– Вообще-то это уже под статью попадает: жестокое обращение с животными. Только зачем бы Абдуллаев на контрольную полосу полез? – спросила Диана Рафаэлевна. – Это не его территория.

– Да бес его знает! – Колян между делом высморкался в какую-то тряпку. – Спросишь, так ведь не объяснит.

– Не, я ваще не понимаю… – наконец подал голос Кизил. – Какая, нах, разница, от чего там эта собака загнулась. Главно, чтоб не бешеная. А это вряд ли. Да и трусливая она была. Цветмет через забор прут, а она, падла, в кусты. На кой нам такая?

– Интересный вопрос, – вставила Диана Рафаэлевна. – Он касается практически каждого присутствующего. На кой нам такие кинологи?

– Э-э, да ты чего, Диана Рафаэлевна, говоришь? – с некоторым удивлением произнес Колян.

– Я повторяю: зачем нам такие кинологи, которые не могут наладить с собакой элементарный контакт? У вас ведь в запасе слова исключительно матерные. Обложили собаку и дальше пошли. Конечно, вам-то что? Но ведь это все равно что ударить животное, – Диана Рафаэлевна даже закурила, и пальцы ее чуть тряслись, когда она подносила сигарету к губам. – А между тем матерные ругательства – это древние проклятия на смерть. И если мы забыли их истинное значение, это не убавляет их силы…

– Ты это чего, серьезно? – Колян громко заржал.

Кизил тоже коротко хохотнул, хлопнув себя по ляжкам.

– Так вы, Диана Рафаэлевна, хотите сказать, что собака умерла от того, что кто-то из сотрудников покрыл ее матом? – брови начальника охраны поползли вверх.

– Или делал это в течение длительного времени, – подытожила Диана Рафаэлевна. – Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется…

– Слушай, Диана Рафаэлевна, – сказал Колян. – Работала бы ты лучше в министерстве культуры. Чего тебя в питомник-то принесло?

– В питомнике собаки, а в министерстве – суки, – парировала Диана Рафаэлевна, придавив сигарету об дно жестянки, стоявшей на подоконнике.

Начальник охраны глубоко вздохнул:

– Вот вы, Диана Рафаэлевна, на редкость интеллигентная женщина. Наши дворники вас очень уважают, между прочим. А говорите иногда такое… – начальник старательно подбирал слова, – что сами не знаете, что говорите. Давайте дождемся результатов вскрытия. А там уже сделаем оргвыводы, накажем виновных…

– Абдуллаева надо изолировать от общества, – настаивал дядя Саша.

– В вольер предлагаете закрыть? – начальник охраны спросил, казалось, вполне серьезно. – Хорошо, подготовьте помещение.

Кизил опять хохотнул на высокой ноте.

А Лешка подумал, что, может, этот начальник и ничего мужик. Вроде даже с юмором… Но если начальник охраны тоже неплохой человек, тем более непонятно, откуда проистекает вся эта окружающая мерзость? И почему целая охранная служба, состоящая из неплохих людей, не в состоянии защитить одну-единственную собаку? Этот вопрос он, естественно, тоже не стал задавать вслух.

– А долго нам еще без опилок сидеть? – вдруг спросил Кизил. – Две недели назад заказали, нах.

– Больше ничего не хочешь спросить, – осадила Диана Рафаэлевна. – Тут собака умерла…

– Ну а другие-то пока живы. И срут, как… – он хотел выругаться, но зажевал конец фразы. Очевидно, Кизил все же немного стеснялся Дианы Рафаэлевны.

Опилками обычно посыпали собачьи вольеры, чтобы потом легче было убирать. Особенно теперь, когда ожидались ночные заморозки и мыть полы из шланга было уже нельзя.

Противно, дребезжащим старушечьим тембром зазвонил телефон. Начальник поднял трубку, коротко ответил: «Слушаю», потом что-то буркнул в телефон, обозначив отбой, обвел долгим взглядом присутствующих и, не скрывая своего удивления, произнес:

– Собака умерла от инсульта.

6

– К собакам надо относиться как к рабочему материалу, иначе здесь нельзя, – дядя Саша опрокинул рюмку и потянулся вилкой к соленому огурцу, наспех накромсанному на блюдце. – Хотя Чернышка хорошая собака была. Послушная. Она с Вьюгой из одного помета. У нас в питомнике родилась, другой жизни не знала, только как заводу служить. Родине то есть.

– А уж какая красавица, – подхватила Диана Рафаэлевна, тоже пригубив за упокой. – Кость узкая, даже чем-то на гончую похожа, как и Вьюга, кстати.

Лешка, Колян и Кизил выпили молча. Лешка сморщился: водка показалась чересчур уж горькой. На столе, помимо огурцов, были квашеная капуста, несколько кусков ветчины, черный хлеб… Отставив рюмку, Лешка вспомнил, как собаки всякий раз провожали его, когда он разносил на посты еду. Окунув морду в ведро, они некоторое время не отрывались от жидкой похлебки и все-таки, когда звякала щеколда на калитке, устремлялись вдоль забора за ним, поскуливая, пытаясь опередить, просунуть нос в ячейки железной сетки, чтобы лизнуть его руку из благодарности, что вот, надо же, не забыл… И Лешке всякий раз было перед ними немного стыдно. Ведь это же люди заперли их на контрольной полосе между забором и забором, а собаки ничуть не обижались на людей за свою незавидную долю, будто так само собой получилось.

В коридоре противно заорал кот, требуя внимания. Колян кинул отрезок ветчины на голос со словами: «На, заткнись».

– Чернышка внеплановой вязки была, – сказал дядя Саша. – Отец ее сам к заводу прибился, с виду настоящая овчарка, только без документов. А кто у нас теперь с документами?

– Кстати, а кто у нас с документами? – спросил Кизил, дожевывая ветчину.

– Я внеплановый, последний зуб даю, – встрял Колян. – Меня родители случайно заделали на целине, еще при Хрущеве.

Отмахнувшись от Коляна, дядя Саша помолчал, будто прикидывая, а стоит ли говорить, потом все-таки сказал:

– Дора с родословной, еще из Балтийского питомника. Одной из последних взяли. Потом, у Ричи документы есть, у Арбата, который в третьем цехе сидит…

– Ни хера себе. Так чего ж вы такого пса, нах, заперли? Потомство от него надо было получить. Впарили бы щенков – нормально бы так нагрелись…

– Слушай, Кизил, – Диана Рафаэлевна, поморщившись, встала и направилась к дверям. – Ты можешь разговаривать без всяких вводных слов? Я не хочу этого слушать.

– Я по-русски, нах, говорил и говорить буду! – Кизил налил себе вторую рюмку и тут же отправил в рот. – Это древние русские слова, сами же сказали.

Диана Рафаэлевна молча вышла.

– Ты, Кизил, язык-то попридержи, – строго произнес Колян.

– А то чего? – усмехнулся Кизил.

– А то в морду дам.

– Ты? Да тебе уже прогулы на кладбище ставят.

– Рискуешь прежде меня там оказаться. Запомни: еще одно слово при Диане Рафаэлевне… Я за нее все что угодно отдам. Кроме аванса и получки, разумеется.

– Ну, этого ты нескоро теперь дождешься, – встрял дядя Саша. – Рабочие третий месяц без денег сидят. И, главное, профсоюз лапки сложил перед начальством.