Как бы ни был расстроен Ол, но приятные округлости жены, сидящей у него на коленях, ее мягкие губы и жаркие ласки быстро отвлекли мужчину от грустных мыслей и заставили думать совсем о другом…

* * *

Когда все разбрелись, а на дворе совсем стемнело, от одного из флигелей княжеского особняка отделилась человеческая тень. Даже самый внимательный взгляд не смог бы различить в темноте южной ночи черты лица. Но в том, что это женщина, сомневаться не приходилось: слишком женственной выглядела фигурка, очень уж плавными и грациозными были ее движения. Сестра Ольгрона, Веления — а то была именно она — стремительно скользнула вдоль фасада и скрылась за углом. Девушке не нужно было гадать, куда направился ее старший брат, Болдгрон.

Между Стеной Плача и Рощей Познания имелось небольшое заболоченное озерцо. На его берегу, у самой воды, с незапамятных времен лежали два огромных валуна с плоской поверхностью. Днем валуны нагревались так сильно, что до них было больно дотронуться. Зато всю ночь, до утра, они оставались теплыми и согревали тех, кто приходил в это уединенное местечко, чтобы спрятаться от нежеланных разговоров или взглядов.

Там-то и нашла Веления своего отчаянного братца. Он лежал на одном из валунов в своем зверином облике. Крупный, завораживающе-красивый белый иргуар с черными пятнами-розетками, как всегда, вызвал у девушки восхищенный вздох. Правда, сегодня она сумела этот вздох подавить. Молча забралась на соседний валун и уставилась на чуть мерцающую водную гладь.

Чуткие уши белого иргуара слегка дрогнули, выдав своего хозяина: теперь Веления не сомневалась, что брат заметил ее появление.

— Поговори со мной, Болди, — позвала она негромко.

С соседнего камня донесся приглушенный рык, больше похожий на стон.

— Никто не осуждает тебя за то, что ты бросил вызов Ольгрону. Даже родители. Но мы все переживаем за тебя…

Кот приподнял голову, заглянул в глаза сестренке, потряс головой недоверчиво, словно сомневаясь, что ее слова хотя бы отдаленно напоминают истину.

— Понимаю твои сомнения, брат. Ты, как всегда, думаешь, что мама и папа переживают только за нашего младшего братика, а до тебя им и дела нет. Но ты не прав. Они любят и тебя, и Ольгрона. И не хотят потерять никого из вас…

Белый иргуар в ответ вновь тоскливо вздохнул, отвернулся, пристроил тяжелую голову на передние лапы.

Веления соскользнула со своего валуна, перебралась на камень к брату, положила ладонь ему на загривок. По шкуре зверя пробежала дрожь, но это было единственное движение, которым он ответил на тихую ласку сестры. Девушка принялась поглаживать шею кота, почесывать его за ушами. Некоторое время оба молчали. Потом Веления все же спросила:

— Зачем ты это сделал, Болди? Зачем бросил вызов?

Иргуар резко взвился в воздух, в прыжке перекинулся в человека. Веления едва удержалась, чудом не свалилась с валуна от его резкого движения.

— Зачем вызвал?! — громким хриплым шепотом переспросил Болдгрон, опускаясь перед валуном на колени и приближая свое лицо к лицу сестры так, что они едва не соприкоснулись носами. — А зачем от меня утаили, что Ольгрон женился? Зачем лишили возможности быть рядом с семьей, когда Ол привел в родительский дом свою жену?! Если бы я вернулся не сегодня, а через пару-тройку дней, отец, наверное, уже и князем своего любимчика сделал?!

— Так ты обиделся, что тебя не позвали…

— Да! Обиделся! Мне твердят из года в год, что я такой же родной, как и вы! Но при этом даже не послали магического вестника, чтобы известить о женитьбе Ольгрона… Что ж, когда я стану князем — сам буду решать, кому слать вести и кого звать на праздники!

— Но для этого тебе придется убить Ольгрона. Он не уступит тебе до последнего, и не потому, что хочет стать князем…

— Тогда почему же? — криво ухмыльнулся Болдгрон.

— Его жена — его пара, избранная. Пока жив, он не позволит тебе приблизиться к ней, стать ее супругом.

Белобрысый схватился за голову. Лицо его исказила мука.

— Значит, Сиятельная — и та благоволит младшенькому. Послала ему истинную…

— Не завидуй, Болди. Между прочим, Злата была похищена младшим принцем Зерафири. Наш брат побывал в этой проклятой стране, где его поймали и едва не повесили. Он только-только вернулся… неужели для того, чтобы убить тебя или быть убитым?

— Я не хочу убивать брата, Веления, — ломающимся от подступивших слез голосом проговорил Болдгрон. — Я был слишком зол и обижен, когда оказался лишним на сегодняшнем празднике.

— И, как всегда, пошел на поводу у своей ревности, да? — Веления положила руку на плечо стоящего перед ней на коленях старшего брата, давая понять, что даже сейчас не оттолкнет и не осудит его.

— Да… мне было больно, и захотелось сделать больно им — родителям, брату. Я… не мог больше ни о чем думать!

Видно было, что мужчина раскаивается, сожалеет о своей несдержанности и роковых словах, слетевших с его губ…

— Так откажись от боя, Болдгрон! Забери свой вызов! — Веления теперь уже обе руки положила на плечи брата и с мольбой смотрела в его раскосые глаза.

— Не могу, — простонал тот. — Это покроет несмываемым позором мое имя. И не проси, Вел, не проси, слышишь?!

Болдгрон вывернулся из рук сестры, рывком вскочил с колен и помчался прочь, на бегу размазывая по лицу струящиеся из глаз слезы.

— Болди, пожалуйста, вернись! Выслушай меня, Болди!.. — звала убегающего в ночь брата Веления. Но он не обернулся и не вернулся.

Просидев на валуне еще около часа, девушка встала и медленно побрела к дому, где ее терпеливо дожидался любимый муж. «Сиятельная Праматерь! Сделай так, чтобы оба моих брата остались живы!» — перед тем, как шагнуть в приоткрытую дверь, попросила девушка, глядя в усыпанное крупными звездами ночное небо.

Утром Злата и ее младший муж простились с родителями Ольгрона и его сестрой и еще до завтрака уехали в дом магистра Дагрона. Воскобойниковой не терпелось поделиться новостями с Дагом, Сандом и Элизией. Девушка надеялась, что мудрые старшие мужья сумеют придумать, подсказать выход из неприятного положения.

…Дагрон, как и всегда, проснулся с рассветом. В доме было тихо, даже прислуга еще отдыхала где-то на третьем этаже, и только старый верный лакей Флангрон тяжело вздыхал и ворочался за стеной, в небольшой каморке, где на время недомогания хозяина поставил для себя узкий лежак, чтобы постоянно быть поблизости.

Это была первая ночь с момента открытия портала, которую Даг провел в постели один, без жены. И этой ночи хватило, чтобы в душе эльфа поднялось раздражение на собственное бессилие, взыграла гордость, протестующая против вынужденной беспомощности.

Могущественному магистру, физически сильному мужчине приходилось непросто все эти дни: он не привык, чтобы его мыли, кормили, сажали на горшок, как дитя. Только присутствие и нежная забота супруги до поры до времени примиряли его с происходящим, но Злата не могла находиться при нем безотлучно. А в ее отсутствии мгновения, пролетавшие незаметно, вдруг замедлились и превратились в вязкую безрадостную трясину. Эта трясина грозила засосать Дага, поглотить его, утянуть на дно…