– Когда ты встречалась со своим приемным отцом в последний раз? – задала Карин первый вопрос.

– Год назад примерно.

– Какие между вами были отношения?

– Ну, я не знаю. Мы виделись редко и почти никогда наедине. Только в связи с каким-нибудь праздничным мероприятием.

– Вот как?

Беата вздохнула и смахнула челку со лба.

– У нас были очень хорошие отношения, пока я росла, и мне казалось, что мы очень близки. Я никогда не знала своего биологического отца, поэтому Хенрик действительно стал родным для меня. Он всегда стоял за меня горой, и я лучше ладила с ним, чем с мамой. Могу я взять одну? – спросила она, взглянув на пачку сигарет.

– Конечно, – ответила Карин и придвинула к ней пепельницу.

Она подождала, пока Беата закурила и выпустила струю дыма.

– Потом они развелись, и я осталась жить у мамы. Однако мои отношения с Хенриком претерпели серьезные изменения. У него появилась новая жена, и он обзавелся новым ребенком. Как будто поменял нас на них.

Она замолчала.

«Здесь все не так просто», – подумала Карин. Она поняла это по взгляду Беаты.

– Какие произошли перемены в отношениях между тобой и Хенриком? – спросила она осторожно.

– Они умерли. У него никогда не находилось времени на встречи, он не стремился общаться со мной. Занимался только своими родными детьми, зачем ему нужна была я?

– А как восприняла развод твоя мама?

– Ну… Раньше она не позволяла себе ничего лишнего, и в доме действовали достаточно жесткие правила относительно того, что можно, а чего нельзя делать. Потом, когда он ушел, ее словно подменили. Она стала пить чуть ли не постоянно, случались даже дни, когда ей было наплевать на моих младших сестер, и она перекладывала всю ответственность за них на меня. Мне приходилось бегать по магазинам, готовить еду и читать им сказки на ночь. Все понимали, что Хенрик сбежал, потому что встретил Аманду, даже если он сам отказывался это признать. Для мамы произошедшее стало ударом, она преуспела в поисках утешения, если можно так сказать…

Им принесли их заказы, и некоторое время они ели молча. Карин размышляла над рассказанным Беатой. Поступок Хенрика явно стал тяжелым ударом и для нее тоже. Могли эти новые обстоятельства иметь какое-то отношение к преступлению? Все касавшееся жизни Хенрика Дальмана представляло интерес, и сейчас ей стало крайне любопытно, что дал допрос матери Беаты, Регины Мёрнер. Следует поговорить с Андерсом сразу же после обеда, решила она.

Сидевшая напротив нее за столом молодая женщина с равнодушной миной жевала салат, мысли ее витали где-то в другом месте.

– Как все это на тебя подействовало? – в конце концов спросила Карин. – Развод и случившееся потом?

– Я перебралась сюда. Не могла больше оставаться с мамой, устала от ответственности. Сейчас я могу заниматься собой и собственной жизнью. Меня больше не заботит ничто, происходящее с ней. Беспокоюсь только о младших сестрах, но у них в любом случае есть бабушка и дедушка.

– А смерть Хенрика? Какие чувства она вызвала у тебя?

– По-моему, я еще не поняла до конца. Мне грустно, и одновременно я злюсь. Так никогда и не получу объяснения, почему он наплевал на меня.

Беата Мёрнер долго смотрела на Карин, но больше ничего не сказала.

Дом находился почти посередине площади Стура, в самом центре Висбю. Руководитель проекта Альмедальской библиотеки жил на самом верху, и в доме не было лифта. Кнутас, пыхтя, поднялся по узкой каменной лестнице на верхний этаж средневекового здания. Там находилась только одна квартира, и на ее латунной табличке красовалось имя «Урбан Эк». Он жил один и, несмотря на свои сорок четыре года, не имел ни жены, ни детей. Из разговоров с сотрудниками библиотеки и товарищами по работе Хенрика Дальмана выходило, что Урбан Эк был открытым и общительным человеком, а также имел безукоризненную репутацию, но никогда не говорил о личной жизни. На его странице в Фейсбуке отсутствовали какие-либо данные на сей счет. Он выкладывал там только собственные фотографии, изображения еды, которую он ел, и мероприятий, где принимал участие. Однако ничего личного.

Когда Кнутас ранее позвонил ему, он утверждал, что сильно простужен и не хотел бы никого заразить. Кнутас настоял на допросе, но сказал, что это можно сделать дома, поэтому Урбану Эку не осталось ничего иного, как согласиться.

Поднявшись на самый верх, Кнутас сначала восстановил дыхание и только потом позвонил в дверь. Урбан Эк открыл после третьего звонка. Высокий худой человек с зачесанными назад волосами и легким беспокойством во взгляде. От него исходил слабый запах сигаретного дыма, он был одет в коричневые брюки, черную футболку и пестрые носки. Он протянул вперед руку и поздоровался.

– Привет, входи.

– Спасибо.

Кнутас повесил пиджак в прихожей, ему стало жарко после вынужденной прогулки по лестнице. Урбан Эк проводил его в гостиную, где напротив друг друга стояли два черных дивана, разделенные стеклянным столиком дымчатого цвета. Потолок был низким, с толстыми балками, окна с глубокими нишами смотрели на площадь Стура. Белые стены украшали черно-белые фотографии саванны с львами, зебрами и слонами, а также африканские маски и длинный меч. В нишах стояли экзотические безделушки: вычурные фигурки Будды, обелиски различной высоты и статуэтки женщин в разных позах.

Они сели каждый на свой диван. На столике стояли кувшин с холодной водой и два стакана, классическая алюминиевая кофеварка и две элегантные кофейные чашки с надписью «Лавазза».

– Я сожалею, что приходится беспокоить тебя, когда ты простужен, но это необходимо, – начал Кнутас, пусть он и не заметил у человека, сидевшего напротив него, ни малейших признаков болезни.

– Ничего страшного, я чувствую себя лучше. Завтра выхожу на работу. Не желаешь? – Урбан Эк жестом показал в сторону кофеварки.

– Да, спасибо, – сказал Кнутас и включил диктофон, который принес с собой. – Ты не мог бы рассказать о своих отношениях с Хенриком Дальманом?

– Мы общались по работе. Случившееся просто ужасно.

Урбан Эк покачал головой, наливая им обоим кофе и воду.

– Поэтому ты дома? Из-за смерти Хенрика?

Кнутас спросил это спонтанно, не задумываясь.

Урбан вздрогнул.

– Конечно, я шокирован, как и все другие, но действительно простудился, – сказал он с нотками раздражения в голосе.

Он опустил свою чашку с кофе на стол. Его рука слегка дрожала. Как бы в попытке подчеркнуть свои слова, он взял бумажную салфетку из декоративного держателя из бетона, стоявшего тут же на столе. Кнутас догадался, что это была работа Хенрика Дальмана. Урбан громко высморкался. Своим вопросом Кнутас слегка настроил собеседник против себя, но это его нисколько не беспокоило.

– Как много вы общались?