– Поздравляю!

– Ой, как здорово! Да, поздравляю!

После этого предсказуемо появился смартфон, на экране которого, каруселью сменяя друг друга, появлялись серьезный молодой человек в военной форме, он же с женой и девчонкой с косичками на фоне моря и пальм, миловидная темноволосая востроносая девушка за рулем автомобиля, потом она же в интерьерах больницы, в халате роженицы и с укутанным пеленочками младенцем в руках…Тема семейного счастья грозила стать неисчерпаемой, и, чтобы вернуть Адамова в нужное русло, я спросил:

– Неужели больше никогда не сталкивались ни с чем или ни с кем из той истории? Может быть, встречали случайно или оказывались в знакомых местах?

Адамов отрицательно покачал головой.

– Знаете, я в первые недели испытывал чувство острой тоски – так, наверное, можно его назвать, словно, едва повстречав, навсегда потерял любовь всей свой жизни, или друга, или надежду. Было ощущение, что я заперт в неволе, что мир сжался до какого-то узкого коридора с каменными стенами посередине безграничных пространств Полигона и Контура. Что я оказался в теле той самой речной черепашки. На меня это чувство накатывает порой и сейчас, но тогда оно было невыносимым. Я прошелся по знакомым местам: приходил в полночь к пристани у «Медного Всадника» и таращился в темноту, безуспешно силясь различить «Невскую волну» на фоне отблесков фонарей на воде; пытался найти следы пункта управления Сферой вероятности в башне Дома Советов на Нарвской, но и башня оказалась какой-то другой, и Дом Советов, и даже площадь вокруг; восемь раз прокатился в Пещере ужасов в «Луна-парке», выучил там каждый поворот, каждое нарисованное на стенке страшилище, но добился только того, что со мной стал здороваться спрятанный в темноте аниматор. Из популярных краеведческих книжек узнал, что речка Геникеевка действительно существовала в Петербурге лет двести – двести пятьдесят назад, и даже взял на себя труд отыскать в Публичной библиотеке карты, где она была обозначена – а потом нанес ее на карту современного мне Ленинграда и бродил между Пряжкой, улицей Союза Печатников и площадью Кулибина, высматривая маскаронов с волосами из щупалец и гениев места со змеиным хвостом. Ни того, ни другого, как вы понимаете, не обнаружилось, зато в мартовских ориентировках на пропавших без вести я нашел информацию об исчезнувшей по дороге на работу сотруднице библиотеки Красносельского района, главной приметой которой значилось красное демисезонное пальто. Я даже чертыхался несколько раз от отчаяния.

– И как?

– С нулевым результатом. Не знаю, может быть, Иф Штеллай и появлялась при этом рядом, просто я не замечал. В общем, так я метался недели три. Зашел и в НИИ Связи ВМФ – и сразу встретился взглядом с крупным, словно вечно всем недовольным одутловатым мужчиной и премилой девушкой с темными волосами, остриженными в «каре», и живым взглядом веселых карих глаз: майор Исаев и Галя Скобейда смотрели на меня с больших фотографий в траурных рамках. Причиной смерти Гали значился несчастный случай во время альпинистского похода в Приэльбрусье, а Исаев скончался от «последствий кровоизлияния в мозг». Я почувствовал тогда, что у него словно украли подвиг: в моей истории он погиб, как настоящий чекист, в схватке с коварным шпионом, а в той, которая стала реальностью – просто помер от злобы и перепоя. Потом я спросил у дежурного офицера про Гуревича и Ильинского, в ответ на что пришел молодой подтянутый особист, видимо, смена злосчастного Исаева, внимательно изучил мое удостоверение и очень вежливо, но твердо, порекомендовал мне сделать запрос по официальным каналам.

– Значит, смерть все-таки необратима…

– Да, как и объяснял мне когда-то Мелех, тот самый необъятных размеров оператор Сферы вероятности в Доме Советов. Правда, в отношении «спящих духов», яшен руах, действуют какие-то другие правила: например, руководитель выездной комиссии Ленгорисполкома товарищ Трусан, как выяснилось, действительно работал на должности, но неожиданно перевелся полгода назад на Дальний Восток; про капитана дальнего плавания Капитонова вовсе не удалось ничего узнать, как будто его и не существовало, и, что для меня было самым невероятным, исчез из реальности и виновник, так сказать, всего этого торжества, со смерти которого оно и началось. Информации о Боре Рубинчике не нашлось ни в паспортных базах граждан, ни в милицейских архивах, ни в памяти оперативников, которые его не раз задерживали и вели, как я помнил, в последние несколько лет, а в квартире Бори, куда я тоже наведался, жил уважаемый почвовед. Дивное дело, ничего не скажешь.

– Можно сделать вывод о том, что сценарии Сферы откатываются при перезагрузке неравномерно, – заметил я.

– Можно, – согласился Адамов. – Или о том, что природа вещей принципиально непознаваема ни эмпирически, ни логически.

– А все остальные? Никто больше не исчез из реальности?

– Из реальности – нет, но, когда я приехал в гости к своим бывшим соседям в дом на Лесном – впервые за много лет и одновременно который раз за две недели – мне среди прочего рассказали, что бывший мой старый друг Славка вернулся без правой руки из Афганистана, покрутился немного, а потом съехал куда-то вместе с мамой. Мы так и не встретились больше ни разу, но я о нем слышал, да и вы, возможно, слыхали: Чесноков Вячеслав Максимович, знакомое имя?

– Увы, я с ним не знаком.

– Ну, сейчас он, как и многие люди такого рода, ушел на покой, но задумай вы лет десять назад поставить летом торговую точку на Невском проспекте или в ЦПКиО – и сразу бы познакомились, не с ним, так с его ребятами.

– А другие? Как сложились их судьбы?

Адамов пожал плечами.

– Через семь лет после этих событий распался Советский Союз, так что судьбы сложились пестро. Кто-то почти сразу уехал: подлец Хоппер, к примеру, смотался в Италию и неплохо устроился там, продавая в Россию керамическую плитку; что делать, жизнь – не автор романа, чтобы к вящему удовольствию зрителей и читателей воздавать по заслугам каждому негодяю. Костя Золотухин сразу после развала Союза уволился из органов, пытался торговать чем-то, попадал в переделки, уезжал за границу, помотался по Европе, был в Америке, за это время еще пару раз там женился и развелся, а потом в начале тысячелетия вернулся обратно в Россию, и не знаю уж как, но в итоге снова прибился к нашему ведомству и устроился преподавать в Университет МВД. Это я к нему сейчас ездил обсуждать учебные планы. Без трагедий тоже не обошлось: Саша Бородина, девушка из районного угрозыска, вместе с которой я загнал Боба на крыше, была убита в 1993 году в перестрелке, и участие в ней она принимала, увы, будучи не на стороне закона и порядка. И Рома Белов погиб, и многие еще тоже, каждый со своей стороны баррикад – а в те времена перебегали со стороны на сторону очень резво. Толю Пекарева застрелили в Карелии вместе с женой в 1992-м. Бодровы немного побандитствовали было, но оказались слишком добродушными для разбойничьего ремесла, а потому счастливо избегли и решетки, и пули. Один сейчас в деревне живет своим хозяйством, а другой до сих пор ведет физкультуру в каком-то колледже. Кто еще… про Жвалова, кстати, я ничего вообще не слыхал, но вот несколько лет назад по телевизору смотрел передачу про самые громкие шпионские скандалы времен «холодной войны». И что бы вы думали? Показывают вдруг знакомую физиономию во весь экран – я даже вздрогнул: дядя Володя! Он, оказывается, был из «западенцев»-бандеровцев: служил в Первой Группе УПА, участвовал в резне в Липниках и Яновой Долине, затем драпал вместе с немцами до Берлина, а потом сумел сдаться союзникам. Так как уже тогда союзниками те были лукавыми, то дядю Володю быстро завербовали, снабдили качественной легендой честного пленного красноармейца, который едва ли не восстание поднимал в концлагере, и таким вот образом внедрили в Советский Союз, где он смог поступить на службу в КГБ и шпионил в пользу противника больше тридцати лет. Жвалов в контексте истории разоблачения не упоминался, но было сказано, что, среди прочего, дядя Володя причастен к бегству в Штаты одного советского ученого, разработчика новых видов вооружения…