поуменьшилась. Хотя с другой стороны — при чем здесь меркантильность? Я ее люблю. И мне не помешает любая помощь. Естественнее просить о помощи у друзей, чем у посторонних.

Я бросила в рюкзак собачью миску и набрала в бутылку воды для собаки. Кто знает, чем и где закончится наша прогулка? А если есть хотя бы один шанс, что я не вернусь сюда, то нужно забрать все самое важное и нужное… Я вынула из шкафа свою сумку, с которой попала в этот мир, и заглянула внутрь. Черный стилет все еще лежал там. Что ж, жди своего часа, жало змеи. Я свернула сумку со всем ее содержимым, сильно уменьшившимся за три года, в маленький сверток, размером с ту же бутылку, и положила в рюкзак, сбоку. Так, чтобы в случае чего выхватить его в первую очередь.

Сборы я закончила как раз вовремя, чтобы взять Метель на поводок, разыскать в шкафу ее намордник, посмотреть на себя в последний раз в зеркало и отшатнуться от своего отражения. На меня смотрела очень серьезная женщина. Полная решительности, непреклонная, суровая… и ожидающая опасностей в любой момент. Нет, так дело не пойдет. Ты должна быть собрана внутри, но снаружи этого не должно быть видно, иначе ничего не получится. К такой, как я сейчас, даже мне страшно притронуться. А ведь нужно сделать так, чтобы мальчик подержал меня хотя бы за руку какое-то время. Не пять минут. И даже за десять я едва ли справлюсь.

Я заставила себя улыбнуться. Получилось страшно и больше напоминало оскал. Тогда я подумала о том, что меня ждет. Молодой, просыпающийся лес. Первые наглые зеленые травинки. Чистый воздух, в котором нет еще знойной пыли. Дорожки среди мха и веток. Кислые листики заячьей капусты, сладки почки березы, хрустящие побеги папоротника… Ожесточенность пропала из моего взгляда, кончики губ поднялись вверх. Не улыбка, но и не круговая оборона. Намного лучше.

Хотя Матвей настаивал, что заедет за мной на машине прямо домой, я не согласилась. Более того, я специально сделала крюк в два квартала, чтобы подойти к месту нашей встречи с другой стороны улицы и с таким видом, будто шла торопливым шагом, чтобы не опоздать.

Естественно, Матвей уже ждал меня. Стоял на стоянке с нетерпеливым видом, разглядывая всех прохожих. Увидел меня издалека и поспешил навстречу.

— Извини, я не предупредила, что с собакой. Если ты против, погуляем на неделе как-нибудь в парке? — мне не нравилось манипулировать людьми, но иногда я это делала сознательно, мысленно прося прощения у человека. Матвея я не ощущала своим другом или даже близким человеком, так что на этот раз обошлась без извинений.

— Да нет, все нормально, поехали. Другого раза может и не быть, мы совсем скоро уезжаем.

— Мы? — переспросила я.

— Мы с мамой, — объяснил Матвей, — она приехала мне помочь. Собраться и вообще.

— На машине поедете?

Он рассмеялся.

— На машине мы месяц ехать будем. Нет, полетим самолетом. Машину Люде оставлю. — Матвей тут же осекся, будто сказал лишнего, и виновато посмотрел на меня.

Я сделала вид, что ничего не слышала, а если и слышала, то не поняла. Неужели он действительно до такой степени неспособен понять, что происходит? Что отношения и построение семьи — это одно, а то влечение, которое он испытывает ко мне, — совсем другой природы? Хотя что это я возмущаюсь? Мне же лучше, что он не понимает. Если бы понимал, я бы тут с ним не сидела. Меня бы, скорее всего, уже не было бы в живых.

Матвей подошел к синенькому автомобилю с коротким приподнятым задом, открыл заднюю дверь и Метель послушно запрыгнула внутрь машины, прошла к противоположной стороне и свернулась в клубочек на коврике. Видимо, она хорошо представляла, что такое машина.

— Воспитанная у тебя собака.

— Не моя заслуга, я такой ее уже нашла.

— Нашла? Ты подобрала собаку с улицы?

— Да, а что? — я села рядом с Метелью, она тут же свернула хвост кольцом и радостно мне повиляла. Мне всегда нравилась в ней эта черта.

Матвей сел за руль, завел машину. Я прислушалась к гулу мотора. Странно, техника здесь мне была не всегда понятна, но всегда вызывала какие-то чувства, будто тоже была живой. Какая-то особенная форма жизни — искусственно созданная, уродливая, но с зачатками разума и вечно страдающей душой. Автомобили всегда немного подвывали, словно бы им было больно. Если бы мне пришлось составлять их психическую картину, я бы сказала, что они отдаленно похожи на лошадей или вьючных животных, которые все время взбираются вверх по крутой горе. И они могли бы думать о чем-нибудь другом или даже мечтать, но сейчас под ногами неверная дорога, дрожащие камни, каждый из которых может осыпаться прямо под копытом, сорваться в пропасть, которая с готовностью разинула свою голодную пасть… Вот такой замученный однообразием разум.

Прислушиваясь к машине, я прослушала вопрос Матвея, только краем уха уловила его голос с вопросительными интонациями.

— Ты что-то сказал? Извини, я прослушала.

— Спрашиваю, что ты больше любишь — озера, реки, холмы или леса?

— А ты еще не решил, куда едем?

— В принципе решил, но подумал, вдруг тебе не понравится.

Он не оборачивался на меня, смотрел прямо на дорогу, но я видела, что он иногда бросает быстрый взгляд в зеркало, словно бы желая лишний раз убедиться, что я здесь, с ним, никуда не исчезла. И перехватив мой взгляд, довольно улыбался, скорее себе, чем мне. Что ж, надеюсь, у меня на обратном пути тоже будет повод улыбаться себе.

— А долго нам ехать? — спросила я, когда мы промчались по большой кольцевой дороге, проходящей вокруг всего города, и свернули на одно из многочисленных шоссе.

Матвей пожал плечами.

— Смотря что ты называешь долго.

— Можно в стандартных единицах измерения времени. Полчаса? Час?

— Осталось минут двадцать… к сожалению.

Я вздохнула. В его словах послышалось непроизнесенное продолжение. Что-то вроде: с тобой я готов ехать хоть на край света. Ну да, каждая минута, проведенная в такой близости, привязывает его ко мне все сильнее и обостряет его чувства. Но что бы ни случилось и как бы ни повернулась моя сегодняшняя операция, это наша последняя встреча. И поддерживать пустую болтовню я не собираюсь. Мне и так предстоит сделать очень многое.

Я смотрела в окно. С моей стороны вдоль дороги тянулась тонкая полоса тополей, за ней просматривались вспаханные поля. Большая редкость для этой местности, обычно к земле здесь относятся совсем не бережно. Я даже