чтобы только говорить. У меня к вам дело! — Они чуть притихли и внимательно глянули на меня. Мне показалось в их покрасневших глазах недоумение, как будто они меня видели в первый раз. — Да, да, дело! Из вашего института.

— А-а… Из нашего… — они наконец стали воспринимать меня и сказанное мною.

— Да, из вашего института. Это инструкция, как вам отсюда выбраться и…

— Так чего ты? Давай её сюда! — будто о безделице проговорил и шагнул ко мне один из них.

Имя его я запамятовал.

— Дам, но только не здесь, — решительно заявил я. — Её мне предложили, — пустился я в импровизацию, — передать вам не здесь, а там, — я махнул рукой в сторону кольца гор, за которые я решил их увести подальше от кратера, к чистому, как надеялся, горному воздуху. — Идите все за мной!

Может показаться странным, однако все они беспрекословно подчинились мне и плотной группой последовали по моим следам.

Мы поднимались всё выше, оставляя далеко внизу котловину, но я никак не мог отделаться от запаха странного леса. Казалось и здесь, вдали от него, и воздух, и камни, и кустарник погружены в приторно-приятный аромат. Однако стало свежее.

Это вскоре сказалось на аппаратчиках. Они уже не шли, а, потерявшие резвость и разговорчивость, едва брели за мной. Глаза их слипались, они засыпали на ходу, и мне стоило трудов всё дальше и дальше увлекать их за собой в гору.

Наконец вдоль склонов подул чистый, не отравленный воздухом долины ветер, и мои спутники один за другим снопами попадали и уснули. Вначале их беспробудный сон озадачил меня, но потом я понял. Они весь срок пребывания в кратере не спали, взбадриваемые наркотическими парами. И лишь стоило легким очиститься, сон свалил их с ног.

Делать нечего. Выбрал место, чтобы солнечные лучи не слишком пригревали, и перенёс туда бесчувственные тела аппаратчиков. Для удобства положил головами в горку. Ещё некоторое время походил вокруг, укладывая их руки и ноги, а затем и сам с блаженством растянулся рядом с ними.

Люблю поспать, но в последнее время разве можно было выспаться по-человечески?

Проснулся ночью. Темно. Вдали рдеется вершина далёкой горы. Не поймёшь: закат догорает или утренняя заря сигнал подаёт? Со сна не сориентируюсь никак.

Наконец, дошло — утро.

Новые мои друзья-аппаратчики раскатились, подминая траву, кто куда. Похрапывают.

В бледном тумане рождался день. Вот и солнышко заглянуло к нам. Роса сошла. День к полудню. Аппаратчики спят.

Сутки спят!

Терпения моего не хватило. Сколько можно? Хотя и знал ответ: сколько нужно, — но я не внял ему. Вначале легонько, чуть погодя, когда легонько не помогло, — более бесцеремонно, мне удалось растолкать спящих и привести их в такое состояние, чтобы они могли выслушать и понять меня.

Не очень-то они уразумели мои объяснения. Им было не до того — хотели есть и пить. Надо же, и о еде-питье позабыли! Опасное всё-таки местечко этот лесок в кратере не то вулкана, не то от метеорита.

Пока я охотился, подстрелив какое-то, похожее на недельного телёнка, парнокопытное, они костёр развели, потом, поев, отвалились в сторону от обильной мясной трапезы, хотя я им порекомендовал съесть для начала не очень-то много.

Затем они ещё с час приходили в себя, прежде чем смогли приступить к настоящему разговору. После него ещё дня два мы бродили по округе и собирали образцы, так сказать, флоры и фауны, песка, воды горных пород и даже воздуха, набранного в небольшой полиэтиленовый мешочек. Карим критически высказался по поводу последнего образца, мол, тара слаба и ненадёжна, да и сама изготовлена неизвестно из чего. Но, тем не менее, хоть так, но воздух надо было доставить в институт.

Рюкзак мой потяжелел неимоверно, мне пришлось тащить его почти через миллион лет в будущее. Но возвращаться домой — это не уходить из него неизвестно куда. Намного легче и веселее.

Толкачёв, обросший курчавой бородкой, сидел на полу своей комнаты и за углы рюкзака вытряхивал его содержимое между широко разбросанными в стороны длинными ногами.

— Вот!.. — переведя дыхание, сказал он значительно. — Всё добро! Мог бы дотащить, так ещё раза в два больше могли бы насобирать… Они там в поисковый раж ударились… За этим жуком… Смотри-ка, ещё живой!.. За ним Витер охотился целый день. Довёл жука до изнеможения…

— Мне раз пять пришлось бы сходить в будущее, — Симон прервал возбужденный монолог КЕРГИШЕТА, — чтобы всё это перенести, а ты за раз… А значит, и в институт мне тоже придётся сходить те же самые пять раз.

Он сидел напротив Ивана на табурете, с руками на коленях, спокойный и величавый. Левый глаз его прищурился, а правый — нацелился на Толкачёва, занятого образцами, собранными аппаратчиками.

— Может быть, ты мне поможешь, Ваня?

— Сходить в будущее?

Иван нервно провёл тыльной стороной ладони по заросшему подбородку, передернул плечами и молча стал заталкивать в рюкзак навалом, высыпанные до того образцы. Осторожно — не спугнуть бы — глянул в приоткрытый глаз Симона, замер.

— Когда?

Симон поджал губы, чтобы не рассмеяться. Лицо у Ивана было глуповато-растерянным.

— Приведи себя в порядок, побрейся, тогда и…

— Я бороду решил отпускать… Чешется только. Две недели отмучился, привыкать начал… А где Учитель?

Симон пропустил мимо ушей его вопрос. Но Иван не сдавался.

— Мы же уйдём, а он… Ждать будем?…Но ведь, чем раньше мы доставим это в институт, тем быстрее они решат, что делать дальше.

— Ваня, ты лучше соберись, пожалуйста, как следует. Передохни. И не задавай сто вопросов сразу. Как ученик первого класса! Ты же знаешь, что время для нас, по сути дела, ничего не значит. Проявимся в будущем тогда, когда пожелаем.

— Хорошо! — тут же согласился Иван. — Пойду, помоюсь. Устал, честно говоря… Правда, в будущее пойдём?.. Конспираторы!.. Тихушники!..

Он спал и не видел появления грязного и замызганного Сарыя, не слышал, как его сердито отчитывал Симон, а Сарый лишь хрюкал в ответ, как они потом пили чай на кухне и вели разговоры, далекие от будущего и аппаратчиков.

— Время, конечно, имеет одно измерение, но это совсем не значит, что в нём нет параллельных каналов. Мы их называем струями. Так что, Ваня, в некотором смысле, время объёмно и фронтально. И в разных его точках процесс превращения будущего в настоящее не адекватен.

Как бы мне ни было обидно и завидно, но Симон всё-таки наголову выше меня, простого инженера конца двадцатого века, впрочем, вот-вот начала двадцать первого. Я его рассуждения понимаю, но и представляю всю трудность его разговора