у Золушки. Иммакюле наставительным тоном пояснила, что на королеве был костюм и что именно так одеваются у себя в Европе белые женщины.

– Все равно она не красивее королевы Гиканды, – не удержалась от замечания Вероника.

– Эта твоя бывшая королева! – взорвалась Глориоза. – И чем помогла ей ее так называемая красота? Сидит под арестом на своей вилле в Бутаре, не думаю, что ее ждет светлое будущее. Вы, тутси, всегда воображаете себя самыми красивыми в мире, но теперь красота на нашей стороне. А ваша якобы красота еще принесет вам немало горя.

А еще была шляпа. Таинственная шляпа. Огромная, тоже белая, с розовыми шелковыми бантами, перьями, цветами, – настоящий сад, Эдем, как сказал бы отец Эрменегильд. Каким образом эта шляпа могла уместиться под капюшоном, под которым Фабиола укрылась от дождя? А может, она надела ее под прикрытием зонтов, перед тем как войти в вестибюль? Вот это была загадка. Во всяком случае, всеми было признано, что это – настоящая королевская шляпа, лучше любой короны, ничего подобного в Руанде никогда не видели. Кроме королевы, такое монументальное сооружение на голове никто не мог бы вынести.

Все с нетерпением ждали вестей от Годлив. Увезли король с королевой с собой дочь президента или нет? Правда ли, что они ее удочерили? Будет ли она им действительно дочерью? А фрейлина Годлив? Полетела она вместе с ними или нет? Спросили сестру Гертруду, которая слушала радио, не слышала ли она чего-нибудь. По радио никто ничего не говорил. Написали письма всем знакомым в столице. Потом сложили все обрывки этой истории вместе. То, что президент имел-таки намерение предложить одну из своих дочерей бельгийской королевской паре, оказалось правдой. Он пожалел короля, не имевшего потомства, и от чистого сердца предложил ему свою дочь, чтобы сохранить род. Он надеялся, что таким образом бельгийцы навсегда останутся на стороне национального большинства, как это было в период обретения независимости. Он становился членом семьи: ради чести их общего ребенка, они не дадут ему пасть. Но король с королевой не поняли. Есть вещи, которые белые никогда не поймут. Бельгийцы ответили, что, конечно, дочь президента может учиться в Бельгии. Это само собой разумеется. Но что касается ребенка в подарок, они сделали вид, что не расслышали, не поняли. Дочь президента осталась, где была, и Годлив тоже.

– Я была права, – сказала Горетти, – все это были выдумки. Годлив такая дура, что в конце концов поверила собственному вранью.

– Посмотрим, что она станет рассказывать, когда вернется, – осмотрительно сказали остальные.

Но Годлив в лицей больше не вернулась. После такого унижения она была не в силах выносить насмешки одноклассниц. И в Бельгию она все же поехала. Отец нашел для нее шикарный пансионат. Говорят, что определенную роль в этом сыграла и мать-настоятельница.

Нос Богоматери

– Модеста, – сказала Глориоза, – ты видела лицо Девы Марии?

– Какой?

– Ну, статуи Богоматери Нильской.

– И что? Оно и правда не такое, как у других Богородиц. Черное. Белые покрасили его в черный цвет. Все это, конечно, чтобы сделать нам, руандийцам, приятно, но ее младенец, там, в часовне, остался белым.

– А ты заметила, какой у нее нос? Маленький, прямой – это нос тутси.

– Они просто взяли белую Мадонну, покрасили ее в черный цвет, а нос остался как у белых.

– Да, но теперь, когда она черная, у нее нос как у тутси.

– Ты же знаешь, что в те времена белые и миссионеры были за тутси. Так что черная Богоматерь с носом как у тутси – для них это было скорее хорошо.

– Ну да, а вот мне не хочется, чтобы у Пресвятой Девы был нос тутси. Не хочу больше молиться перед статуей с носом как у тутси.

– А чего ты хочешь? Думаешь, мать-настоятельница или монсеньор поменяют статую, если ты их попросишь? Разве что ты поговоришь с отцом…

– Конечно, я поговорю с отцом. Кстати, он говорил мне, что школы и администрацию собираются очистить от тутси. В Кигали и в университете Бутаре уже началось. А мы сначала займемся Богоматерью Нильской, я сама подправлю ей носик, а кое-кому это будет предупреждение, они поймут.

– Ты хочешь испортить нос статуе? Тебя же могут выгнать, когда узнают, что это сделала ты.

– Ни в коем случае, я объясню всем, что должна была это сделать и почему: это дело политическое, меня еще и похвалят. И потом, с моим отцом…

– Ну ладно, а как ты это сделаешь?

– Проще простого: надо отбить у статуи нос и приклеить новый. Как-нибудь в воскресенье сходим к пигмеям тва, в Канази они есть. Возьмем глины – настоящей, хорошо замешанной, из которой они делают свои горшки, и вылепим Деве Марии новый нос.

– А когда ты этот новый нос приклеишь?

– Пойдем ночью, накануне паломничества, а на следующий день все увидят новый нос Богоматери Нильской. Нос настоящей руандийки из национального большинства. Всем понравится. Даже матери-настоятельнице. И объяснять ничего не надо будет. Да нет, надо, но я сама объясню. Некоторые, знаю, опустят головы, чтобы спрятать свои маленькие носы. И ты первая, Модеста, у тебя же нос твоей матери. Но ты все равно поможешь мне, ведь ты моя подруга.

– Глориоза, я боюсь. Тебе все равно не избежать неприятностей, а уж мне тем более, если я стану тебе помогать.

– Да нет же, говорю тебе, мы с тобой партийные активистки. А то, что мы собираемся сделать, – это политический акт, и с моим отцом нам никто слова не посмеет сказать. Им придется сменить статую, поставить новую, с лицом настоящей руандийки, с носом как у национального большинства. Вот увидишь, партия нас похвалит. Мы станем женщинами-политиками. А в конце концов и министрами.

– Ты-то конечно, а вот я вряд ли!

План Глориозы очень беспокоил Модесту. Она надеялась, что подруга оставит эту мысль, откажется от нее. Паломничество состоится через месяц, не сегодня завтра Глориоза наверняка все забудет. Все, что она наговорила, это так, шутка, болтовня, от нечего делать, потому что в лицее Богоматери Нильской такая скука, что в голову то и дело лезут всякие странные вещи. Одни начинают воображать, будто в них влюбился белый преподаватель, что он собирается увезти их, похитить, потому что в классе он только на них и смотрит, они улетят с ним вместе на самолете; другие говорят, что по ночам с ними разговаривает Дева Мария, а они записывают в блокнот то, что она сказала; есть и такие, кто считает себя