– Мадам, с вами желают поговорить.

Давно пора. Ещё час назад можно было нарушить наше импровизированное уединение, никто не пострадал бы. С другой стороны, проявленное уважение тоже стоит уважить.

Я оперлась ладонью об пол, собираясь подниматься, но не успела охнуть, как меня подхватили, подняли и поставили. О, эти крепкие мужские руки… И вовсе не надо было вот сразу же их убирать с моей талии! Понимаю, не особо привлекательное место для приложения усилий, но… Нет, не буду пока привыкать к хорошему. Успеется, если сложится и срастется.

А поговорить нужно, ой как нужно. Потому что без ответов никуда, нам обоим. Причем неизвестно даже, кому это нужнее в итоге, мне или ему.

– Значит, так. Разговор у нас с тобой будет, но попозже. Сначала определюсь кое с чем. Подождешь?

Он кивнул, то ли равнодушно, то ли просто бесстрастно.

– Никуда не уходи!

Пожал плечами, снова сел на пол, теперь уже поближе к стене, и сплелся узлом: подтянул колени к груди, обхватил руками и спрятал лицо в рукава, окончательно став похожим на горку хлама, выброшенного за ненадобностью. Даже не посмотрел, как я шлепаю к выходу, бука.

* * *

За дверью было солнечно, ярко, тепло и вообще жизнерадостно. Потому что за полдень. А начинали мы дай бог памяти… Поутру. Ещё кое-где туманы лежали.

А сейчас все цвело совсем по-весеннему. Все, кроме выражения лица саранчи, которая волей случая приходилась мне сестрой по ремеслу.

– Ну ты и дура.

Как бы на язык ни просилось закономерно ответное, я позволила себе только улыбнуться. Во весь рот.

Дура, конечно. Зато счастливая, хотя и порядком озабоченная. То есть, озабоченная порядком. В том смысле, что нужно поскорее все упорядочить, и ощущения, и мысли.

– Оно того стоило, его ломать?

А ещё я – дура исключительно везучая, если все недавнее цирковое представление так легко было списано вполне себе опытной песенницей на несчастный случай. Но пожалуй, со стороны именно так и могло выглядеть. Слишком сильно нажала, передавила, где не надо, и вуаля!

– Если я слышу в чьем-то голосе зависть, наверняка стоило.

Она выдохнула с таким негодованием, что чуть не сдула меня с ног:

– Ты же не девчонка и должна понимать…

И я таки понимаю.

Акторами не становятся по доброй воле и искреннему согласию. Разве лишь из чувства всепоглощающего отчаяния, когда от собственной свободы проще удавиться, чем принять тот факт, что мир тебя больше ничем не сдерживает и не ограничивает. Только кажется, что каждый человек мечтает стать свободным, но на деле все наоборот. Когда осознаешь, что абсолютная свобода кроме всего прочего означает ещё и абсолютную пустоту вокруг… Немногие способны перейти эту выжженную полосу, выглядящую бесконечной. Да что там, перейти! Даже ступить в гарь и золу – шаг, требующий напряжения всех сил без остатка. Проще остаться и сохранить останки себя в себе. Правда, единственный возможный способ неизменно заканчивается смертью, но именно это и есть милосердие.

Мне ведь сначала и подумалось как раз на эту тему. И я была готова если не выманить парня на свет божий, то продавить. Знаю, насилие не стоит оправдывать, ни при каких условиях. Но когда на чашу весов падает толком не начатая жизнь, я не могу удержаться.

Да, по большей части акторы – это марионетки. Безвольные куклы, которые обретают видимость жизни только под песней. Несмышленые дети, требующие постоянной заботы и присмотра. В общине со всем этим просто: куча песен и песенниц повсюду, беспокоиться не о чем. Даже если сама не уследишь, кто-то другой, умеющий и понимающий, окажется рядом. Вот только ни общины, ни прежнего общества у меня больше нет.

Если так посмотреть, я, конечно, дурила по-черному. А если он и впрямь бы сломался, тогда что? Оказалась бы на руках с совершеннолетним, но совершенно дурным дитем, которое пришлось бы таскать за собой везде и всюду. Вот Сусанна бы повеселилась! Хотя, нет. Посетовала бы, посочувствовала и обязательно навязала бы свою помощь. Уж вдвоем мы бы точно справились, посменно, что называется. А если бы ещё и удалось пристроить бедолагу к делу там, где болтаюсь сама…

Страшно подумать. Но только с одной стороны. А с другой, возможно, такая взаимная привязанность внесла бы в мою жизнь и что-то хорошее. Пусть, я никогда особо не любила играть в куклы, ради благого дела научилась бы делать это на совесть. Как и все остальное.

Так что, я понимаю. Больше и глубже, чем хотелось бы.

А заодно понимаю и кое-что совсем иное.

– Твой-то сам согласился или…?

Саранча болезненно скривилась. В принципе, могла бы и не отвечать, дело же личное. Но статус сестры по несчастью, видимо, оказался весомее гордости и убеждений.

– Ему недолго осталось. Но лишь немногим меньше, чем было, когда мы встретились.

– Что-то хроническое?

– Да много всего и сразу. Старые травмы, нервные расстройства, изношенный ливер. И двое малолетних бандитов, которых он не может бросить на хозяйстве одних. Это меня и зацепило, наверное. Чтобы вот так, ради кого-то быть готовым…

– Дорогого стоит.

– Да, стоит. Сначала я корила себя, почти ненавидела, но со временем просто стала частью всего и наконец-то почувствовала себя спокойно. Как бы смешно и громко ни звучало, это моя семья. Они вправе считать иначе, и я никогда не стану их ни в чем упрекать, но сделаю все, чтобы сберечь и сохранить это чувство хотя бы внутри себя.

Интересно, смогла бы я вот так же привязаться к кому-то? Смогла бы найти смелость в себе и в ком-то ещё, вот чтобы раз и навсегда, пока смерть не разлучит?

– А то, о чем ты спросила… Да, он согласился сам. Сразу, без сомнений. Это мне пришлось очень долго думать и решаться.

Почему, сталкиваясь с подобными историями и отшучиваясь, всегда чувствуешь себя хоть чуточку, но виноватой? Это же просто воля случая. Стечение обстоятельств. Кому-то повезло, кому-то не очень. Просто жизнь. И тем не менее, всякий раз, постоянно и неизменно тянет оправдываться. Или хотя бы попробовать успокоить:

– С ним все будет в порядке. С тем парнем. Обещаю.

– Но ты же не можешь…

– Я буду стараться.

Она качнула головой, подчеркивая сомнение:

– Я сразу подумала, что этот шанс слишком хорош, чтобы оказаться правдой.

– Шанс на что?

– Получить стоящего бойца.

Я постаралась изобразить весь возможный интерес, и саранча продолжила:

– В традициях семей время от времени меряться силами. Какое-то время назад это могло выливаться и выливалось на улицы, нанося