Свадьба гуляет второй день. Дым коромыслом, но все крепко стоят на ногах. Буянит лишь московский цыган, в голубом пиджаке и с айфоном:

– Айда в сауну, найдем тебе цыганку посисястей!

Хохочет табор. Не знает табор, как поступить со мной. Все журналисты врут, пишут гадости про цыган, так выгнать меня пинками или налить ритуального чаю?

Мне страшно и весело. Я вспоминаю, как однажды меня избили цыгане. Но вспоминаю и Аркашу, приятеля-котляра, истопника на Валааме. Он обожал Пугачеву и показывал руками, что с ней сделает, когда они встретятся наконец. Он был настоящий друг. Я вспоминаю его и беру чью-то разбитую гитару. И я играю цыганам – цыганочку. Пляшет цыган в голубом. Я играю им старые, красноармейские песни. Табор не знает слов, но подпевает мычанием. И на последнем общем «ля» мне ставят стакан. Дальше – как со своим.

– Мы уже неделю на полу у брата. Мужу с женой где спать, чтоб новые цыгане были?

– Живем как собаки. Без газа, без света. Хорошо, родник есть!

– Дети спят отдельно, женщины отдельно, мы отдельно! Ничего не получается!

– Они Бога не знают! Они этому, Франку своему со ста долларов поклоняются!

Приходит жених: испуганный и хорошо одетый мальчик.

– Дай пять тыщ жениху! Это закон такой цыганский.

– Выпей вина с женихом. Хорошее, молдавское, сам давил туфлями лаковыми!

И в тысячный раз – вопрос:

– А правда, у Путина дочь умерла?

Старуха приносит свадебный плов. У нее ледяные синие глаза. Из удочеренных, но настоящая котлярка: волосы узлом, косынка, фартук, юбка в пол.

– Я губернатора Дюмина, путинского дружка, портрет снесла на кладбище. Все, конец ему! А Путин пусть сам сгорит, дочь его сгорит, и дом его сгорит, и внуки его будут ходить голые под дождем.

Волнуется табор. Кричит. Спорит, виноват ли Путин, что они теперь бездомные. Я бью по струнам и повторяю песни. Табор танцует. Это веселый народ.

На прощание мальчик дергает за рукав.

– Дядя, ты когда обратно? Ты там только с Путиным поговори. И к нам возвращайся.

1.

Те, кто грезил, как я, о семнадцатом годе, еще успеют на революцию: по Крещатику бегом наверх и налево. Там играют Бетховена. Небритый мужик подбирает «Оду к радости» на огромном белом рояле, сам себе диск-жокей. В колонном зале спят вповалку. В гардеробе тоже спят, а в другом – нарезают колбасу для бутербродов. В углу – люди с намалеванными на груди крестами, сами себе санитары. Здесь готовят. Кормят. Лечат. Собирают деньги. Раздают пуховики.

Три дня назад это была мэрия. Но Майдан захватил это здание, и теперь здесь как в Смольном накануне Октября. Штаб революции. Живописный казак, сам себе народная дружина, сует в объектив кулачище:

– Провокатор? Не треба.

Но давайте по порядку.

2.

В Домодедово допрашивали. Хилый сержант таможенной службы позвал офицера, а тот – неизвестного без погон, но с розовым струпом в полщеки.

– Ты вообще знаешь, куда летишь?

Пробив по базе паспорт, нашли двойное «сопротивление сотрудникам» и стали тыкать.

– Ты врубаешься, какие там дела? По голове получить захотел? В беспорядках участвовать будешь?

Я напирал, что еду к друзьям (это правда) и что в революцию ни ногой (ложь). Неизвестный устал, перешел на «вы», вернул паспорт и вежливо предложил валить.

– А какие со мной проблемы-то?

– С вами (почесал щеку) никаких. Проблемы – с ней. С Украиной.

3.

Белое такси – под Колесниковым, желтое – под каким-то Русланчиком Жуком, пестрые машины – «Ассоциация таксистов», которая пока никому не отстегивает.

– Это Украина: тут все под кем-то!..

Все таксисты философы, а в Киеве каждый – Сократ. Тут любят и умеют рассуждать о политике, и хитро спорить, и обобщать, и издеваться. Как в России в девяностые. Но только без иллюзий. Никто не считает Януковича светочем стабильности, а Порошенко – гарантом демократии.

– Вот они все говорят: мы за Украину. А шо такое Украина? Я не знаю, шо такое Украина. Кто знает, шо такое Украина?

Зато всякий киевлянин знает, кто и как борется за власть, прикрываясь красивой риторикой за и против Европы. Взгляд на вещи трезвый. Спокойный скепсис и площадное буйство – вот секрет Майдана и его очарование.

4.

Пароль и отзыв. Слава Украине – героям слава. Слава нации – смерть врагам. Люди сидят у костра. Вертятся у полевой кухни. Собирают деньги на революцию. Просто шатаются. И везде гремит речовка. «Слава Украине!» – стайка модных студенток фотографируется у баррикад. «Героям слава!» – мямлит в ответ оборванец, дожевывая пирожок.

Вот слово: баррикады. Оно из учебников истории. А это просто мусор поперек дороги. Остатки новогодней елки, фанерные щиты, куски скамеек. А называется красиво: баррикада.

Шаг в сторону – ни баррикад, ни желто-синих флагов, ни угрюмых парней в спортивной одежде, ни вежливых зевак. Майдан – это четыре улицы и одна площадь. Но шума и жизни тут на сто столиц. Слава Украине – героям слава. Слава нации – смерть врагам.

Третья часть речовки звучит реже: Україна– понад усем. То есть uber alles. Очень энергичные, очень крепкие парни в темных куртках и шапочках, натянутых по свиные глазки, маршируют по улицам Киева. Они самые организованные. Их хорошо видно и слышно. За них немного стыдно.

И все же Майдан – не пивной путч и не погром. Эти крепкие парни оседлали протест, но они – не протест. Главные лозунги Майдана – не националистические. Они анархические. Банду – геть! Владу (власть) – геть! Или просто: ганьба! Многозначное слово. Как «позор!», только сильнее. Дело не в евроинтеграции. Тут власть позорят.

5.

– Выпьем! – двое сидят в кофейне, за окном льдистый полдень, и невидимые революционеры поют хором: – Выпьем, Коля, впервой тебе, что ли, залитым работать?

– Не, давай трезвыми. Но на Майдан.

– Давай.

И они идут. Бунт пьянит. Сто, двести, семьсот тысяч. Никто не узнает точно, сколько людей прошло Майдан. Полгорода ходит туда просто потусоваться. Съесть халявный пирожок. Подарить старое одеяло. Сдать денег. Жертвуют тысячи гривен, целые зарплаты. И Майдан продолжает жить.

6.

Я хотел найти типичного украинца и пройтись с ним по Киеву, как с Вергилием по чистилищу, но не вышло. Мой прямой репортаж с Майдана прочитал юный кореец Ким – администратор антикафе и спец по английским диалектам. Он предложил помощь. Ким лингвист, у него великолепный петербургский выговор, и теперь он мой переводчик.

Майдан – территория без русского. Таков лукавый ритуал. Активист «Свободы» гордо заявляет, что не пьет «Балтику» – москальское пиво – но украинские слова коверкает, как премьер-министр Азаров.