«Русские на х. й». Эта надпись появилась во вторник, когда толпа шаталась от Рады к Майдану, когда штурм кабинета министров казался реальностью. Ее то заклеивали скотчем, то вновь обнажали. Русских здесь, в общем, любят. Но – время такое. Положено посылать.

Безобидное лукавство – если сравнивать с тупым враньем Партии регионов. Я сходил и на их митинг: восемьсот человек стояли в загоне, как козы, и кивали в такт песенкам группы «Любэ». Ганьба!

7.

– Провокатор? – испуганный шепот снизу. Толстая баба лежит на полу, укрывшись шмотьем и газетами.

– Писатель.

– Ну-ну.

Дом профсоюзов. Унылое учреждение захвачено и переоборудовано под нужды революции. По советским коридорам ходят патрули. Стоит запах вчерашних бутербродов. На первом этаже – столовая, туалет и кабинет психолога. Выше – гостиница: на Майдане тысячи приезжих. По этажам селятся общинами, земляки к землякам. Львовские выше всех. Мест нет.

– Ну лежат они на полу, и пусть лежат, сейчас обедать будут, не надо их фотографировать, – нудит по-украински печальный мужчина, я не понимаю длинной фразы, и Ким переводит. У мужчины нет кистей рук.

8.

Ющенко – дурак, Янукович – бандит, а Тимошенчиха всех переможет. Четыре года назад эту формулу вывел один знакомый дальнобойщик. На Майдане не хватает Тимошенко – ее харизмы, ее расчетливого безумия. Арсений Яценюк, новый лидер «Батьковщины», – не в почете. Его обидно кличут Яйценюком и дрищом. На площади хозяйничают хлопцы из «Свободы» и их ультраправый лидер Олег Тягнибок, похожий на мрачного и злого Медведева. Его, впрочем, тоже не особо слушают.

Проплаченный протест… Чего не могут понять критики Майдана: власть можно ненавидеть бесплатно.

Один испек пирожки и поделился. Другой притащил из дома буржуйку – да, они еще существуют. Третий сделал из картона ящик для денег. И вот – Майдан. Может, его и начали правые политики, но теперь он существует сам по себе.

У Майдана три источника, и это не Тягнибок, Кличко и Яценюк. Это: сытная еда, теплая одежда и чай с лимоном. Пока чай не иссякнет, люди будут стоять.

9.

Я живу у художницы Оксаны и ее дочки Мелании, самого счастливого ребенка на земле. Еще в доме живет страшный кролик Бобик, который за всю жизнь не издал ни звука. Он прыгает, высоко поднимая зад, и сверкает во тьме голубыми глазами.

Оксана тоже ходила на Майдан. Отдала митингующим старое пальто. Мы разговорились, и Оксана опоздала на встречу, минут на десять – именно в эти минуты на Крещатике избили ее друзей, профсоюзных активистов. Кто-то (то ли националисты, то ли титушки, провокаторы Януковича) решил, что левым тут не место.

– Оксана! Можно я напишу о чуде самоорганизации? О взаимовыручке? О том, как люди поют на улицах? О синем киевском небе? О стройных женщинах Киева и тихих его холмах, ну и так далее? А всю эту дрянь, всех этих коричневых радикалов вынесу за скобки.

– Пиши что хочешь, – говорит Оксана, – Но ты понимаешь, как мы живем? Мы живем между двумя кошмарами.

– Слава Украине! – ревут за окном.

– Героям слава, – отвечаю я автоматически, потому что опаздываю на самолет и очень, очень спешу.

Гопники в желто-голубых обмотках фотографируются со Снегурочкой, потасканной и циничной. Старуха сидит у костра, мусолит толстый окурок и мычит под нос из Бетховена. Кругом спят, едят, разговаривают. Таков Майдан накануне Нового года. Это место – наркотик. В начале декабря я по заданию редакции провел тут три дня – и вернулся через месяц, по своей воле.

Северная баррикада встречает сурово: «Горячая еда лишь для жителей Евромайдана. Для гостей у нас чай и кофе». На западной продают патриотические шарфики и магниты по 10 гривен. Торговаться можно и нужно. На восточной поют хором. На южной играют в футбол.

Баррикады стали выше, ощетинились колючкой, приросли загадочными фортификациями, но пуля их пробьет, и броневик разметает на раз. Стрелять не станут: весь мир смотрит. В этом чудо Майдана: под двойным присмотром Москвы и Брюсселя, на грани разгона и в полушаге от победы он может простоять вечно.

На площади и двух соседних улицах возникла причудливая жизнь. Ее зачала правая оппозиция, но теперь Майдан живет сам по себе. Тут своя культура: открылась альтернативная сцена, где показывают документальные фильмы и отвратительно поют Depeche Mode. Своя социалка: здесь делятся едой, жильем, одеждой – теперь уже не со всяким. Свой бизнес: купить можно все, кроме алкоголя. С этим строго: дружинники вынесли пьяную в хлам бизнесвумен в лисьей шубке. Осталась размазывать слезы за колючей проволокой.

Майдан – город в городе, тут даже появились свои мигранты. Передо мной – один из нескольких тысяч постоянных «жителей Евромайдана». Ему, стало быть, полагается горячая еда, но он сам ее делает. За 19 гривен я получаю шаверму и историю.

– Вы не знаете, когда закончится Олимпиада?

Он странный: кладет в шаверму морковку. Его зовут Саид, и по образованию он гидролог.

– Хрен ее, Олимпиаду, знает, – говорю. А он морщится: не нравится слово «хрен».

– Я тоже из культурной столицы, – говорит Саид. – Ходжент – слышали про такой город? Две с половиной тысячи лет. Скажу как культурный человек культурному человеку: у меня были с Россией некоторые дела. А теперь их не осталось.

Саид – жертва олимпийских чисток. Ездил в Таджикистан к семье, обратно не пустили: накануне Олимпиады трудовых мигрантов заворачивают на границе. И теперь Саид завис на полпути между Ходжентом и Москвой – на Майдане. Режет овощи, жарит курицу и ждет, когда у российских ментов закончится истерика.

Люди держатся ближе к еде и теплу. У парадного входа Октябрьского дворца свалена куча капусты. Она не соперничает высотой с новогодней елкой – официальным символом Майдана. Но капуста поважней елки: пойдет в суп, и сытый, согретый Майдан простоит еще немного.

Забравшись на кочан потверже, я заглядывал в окна дворца. Люди в шапочках и ватно-марлевых повязках совершали быстрые и точные движения. «Врачи, – думал я. – Спасают раненых бойцов Майдана. Героям слава!» Махнул пресс-картой, поднялся – колбасу режут. А повязки – для гигиены. За месяц на Майдане лишь несколько случаев пищевого отравления. И в этой спокойной, размеренной, эффективной работе куда больше революционной романтики, чем в том, что кричат со сцены.

Здесь, во дворце, трудится моя знакомая Таня. С 8 до 17 она корректор в газете «Мой район», а с 18 до 24 – волонтер. Она маленькая блондинка, и на нее специально ходят посмотреть: правда из Питера, что ли? Таня улыбается и предлагает еще бесплатного чаю. За три недели она вросла в Майдан, в нее уже влюбился настоящий бандеровец – могучий, но обидчивый, как девчонка.

Таня не рассчитала с погодой и теперь ходит в красном свитере с оленем – одном из тех, что раздают на площади. Она гражданин другого государства и ночует на другом берегу Днепра, но она – настоящий житель Евромайдана.