Я копаюсь в их телефоне.

– Дед, дай фотоаппарат!

Я даю поиграться. Цыган тает и зовет в дом. На блюдце стакан, в стакане чай, в чае долька яблока. Цыгана зовут Роман. Он теперь живет у брата. Он младше меня, но детей у него десять.

– Старшего женить пора, ему уже двенадцать скоро, но куда он жену приведет? Дома-то нет. Знаешь, как у нас принято? Вот у соседа красивая дочка, ухоженная, чистоплотная. Мне понравилась, моей супруге, моим родителям. И отец говорит: давай мы, старики, сходим, посмотрим, чаю попьем. Не надо водки, пива. Чай у нас главный напиток. Поставил человеку стакан – значит, свой человек.

Цыганенок наливает еще и тащит вазу с толчеными тульскими пряниками.

– Попили мы чаю и говорим: хорошая твоя дочка, сколько лет живем в одном поселке, не заметили, чтоб гуляла. Давай свататься, семью создавать. Купим на рынке тыщ на двадцать спиртных напитков, мяса, колбасы, всего такого. Потом поторгуемся о выкупе. Обычно 20 тысяч деньгами просят и три-четыре дуката. Они по 20 тысяч каждый.

Дукаты – золотые монеты австрийской чеканки – перекочевали вместе с котлярами из Румынии. Сейчас оседают потихоньку в ломбардах, и выкуп можно платить и обычным золотом.

– Сначала помолвка – как говорится, закрываем дорогу. Чтоб никто больше к тому дому не подошел. А когда сыну будет тринадцать, сыграем свадьбу. Нет такого, чтоб пойти в загс, клятвы давать. У нас – взаимопонимание. Хочешь – живи, хочешь – уходи. А если я жену бью, то я виноват, и суд баронов решает, сколько я должен ее родителям, что ей попользовался…

Жена его нежно смеется. Она не садится за стол с мужчинами: нельзя. Пока муж говорит, она меняет ему носки и выковыривает грязь у него между пальцев.

– За нее вот я отдал 50 тысяч. Обещала, по гроб жизни со мной будет.

«Мне не страшно, я просто спился»

У цыгана Гуси дома больше нет. Снесли утром 15 июня. Когда я в нем был, обдирали со стен последнее. Вещи – к брату.

Тут многие друг другу дальняя родня. Табор – семья, метафорически. Но есть расслоение. Верхний табор побогаче. Нижний, под горой, – победней. В верхнем таборе – барон Ено. Там в кустах припрятаны иномарки, там уважают власть и Путина лично, там на него надеются. В нижнем таборе – барон Боря. Там уже нет надежды и настроения революционные. Оба барона – члены «Единой России», но пользы от этого никакой. Чем дальше, тем сильнее изоляция цыган.

В табор перестала ездить «Скорая». В табор не носят письма. Был смелый почтальон, да уволили, и теперь на местной почте специальный ящик: «для цыган». В таборе из трех тысяч цыган – 120 инвалидов, но им не носят пенсию на дом, хотя должны.

Зато полиция заходит часто, ищет наркотики. Зря: именно котляры ничем таким не торгуют. Они простоваты, по-русски говорят плохо, всего боятся, а пуще всего – власти. Кажется, все их проблемы с законом – от глубокого невежества.

– К нам тут приезжали люди, торговали у табора. Их наши ребята поймали. Западло было сдавать полиции, поэтому просто покалечили немного. И сказали: здесь цыгане, поняли? Чтобы ноги вашей тут не было.

Чем дальше от цыган, тем хуже к ним относятся. В Москве ненавидят. В Туле боятся. А соседи по Плеханово – мирные, пьющие люди – их почти любят.

– Достали они меня!

– Цыгане?

– Да голуби. Ходят тут. Голубям я башку оторву. Когда наверху – это еще туда-сюда. Но по земле… Нельзя голубям ходить по земле. Да, я выпивший. Мне бы только документы, чтоб обратно в Крым, в Красногвардейский район. Там солнышко. А тут я живу уже 21 год. Как развелся со своей… Извини, я матом не буду говорить, потому что не люблю. Потому что сидел. А цыгане нормальные. Те, которые мои знакомые. Извини, я выпил немного… Борода вот у меня, как у османа… Телефон пропил. А хотел сеструхе позвонить… А знаешь, мне не страшно. Я просто спился. Счастливо тебе. Смотри там, не нарывайся. Ты бы помог мне. Я у тебя ничего не прошу. Но денег бы дал.

Я даю. И он идет в табор: к знакомой, за водкой.

«Я люблю Россию»

Передо мной барон Боря, сын Ристы, сына Ристы. По паспорту Валерий Мунтян. Старейшина нижнего табора. У него от 20 до 26 внуков – он не помнит точно – и примерно 11 правнуков.

– В мае пришел ОМОН. Меня – к стенке. Ребенок выбежал – и его к стенке. Четыре часа так стояли. Оказалось, дом перепутали: не ко мне пришли, а к брату Гусе. А у него три инфаркта. Взяли они коробку, где он лекарства держит, высыпали лекарства, подложили туда автомат. К соседу тоже зашли, кинули ему два пистолета. Потом по всем каналам показали. А дела уголовного не завели: сказали – распишись, что пистолеты не твои. Это все ради телевизора.

У Бори спокойно. Цыганята играют в буру. Рустаму тоже хочется с ними, но нельзя, взрослый уже, ему двенадцать. Невеста у него красивая, из верхнего табора, и зовут красиво: Девочка Михай.

– Нам нравится. А ему не понравится – по ушам получит. Да ты не волнуйся, у нас младше тринадцати не женят. Вот в Тюмени выдали девку замуж, ей десять было – да их нужно к стенке поставить без суда и следствия!

Цыганенок смеется и делает пальцем пыщ-пыщ.

– Мы сюда приехали в 1962 году из Саратова, как указ Ворошилова вышел о запрете бродяжничества. Мне четыре года было. Райисполком дал нам землю – берите, живите – и мы размножились. У дедушки моего десять детей, у отца моего десять детей, и сами мы уже дедушки. Сперва жили в хибарах, потом отстроились. Сейчас, где жил отец, живет мой младший брат. Его дом тоже снесут.

Во всем виноват (уверены цыгане) Валерий Федоров, глава администрации Ленинского района. Предыдущий глава, Михаил Иванцов, помог оформить цыганам сто домов. Федоров сказал, что тоже поможет, собрал за две недели с табора документы и отнес их, но не в БТИ, а в суд. Там дали 10 дней на обжалование… но цыгане не получают почту. И теперь каждую неделю сносят по десять домов, а к осени от табора останется половина. На том же месте цыганам дадут землю, чтобы строили новые дома, уже по закону.

– Но что нам с того? Хибара пять на четыре сейчас стоит тысяч триста. А нормальной семье, человек в десять, нормальный дом нужен.

У барона нормальный дом. Ковры. Хрусталь. Искусственные фрукты. Что-то аляповатое из библейской жизни – «иконой» зовут. Благополучие. Но потом он показывает квитанции.

– Мне за 4 месяца за воду насчитали 250 тысяч. Она золотая, моя вода? А за свет – миллион сто. Это Горэлектросеть долги на нас списывает. А газ? Говорят, все началось с четырех незаконных врезок. Хорошо, покажи мне эти врезки. Вот стакан чаю – я его украл. Покажи мне стакан, который я украл! Мы с 2008 года, как нам газ отключили, не воруем его, а сидим кто на баллонах, кто на печках. Я свою печку лично сделал, что я, не цыган, что ли? Когда 16 марта у газовиков была утечка, они приехали с бульдозерами ее искать. А женщинам нашим кто-то сказал, что это наши дома сносить будут. Они и начали бунтовать. Они не знали про газ. И теперь нас действительно будут сносить…