Возможно, ему удастся переждать приступ дурноты на Весельной. Там нет больших магазинов, нет школ и других заведений. Лишь в торце улицы – пансионат для детей с заболеваниями опорно-двигательного аппарата, забытая богом организация, от которой все отводят глаза. Он поставит машину рядом в сквере и позволит себе отдохнуть. Умоляя мозг не отключаться, он медленно вел джип к Весельной.

Галлюцинация возникла перед ним ровнехонько на перекрестке с Карташихина. Человеческая фигурка чуть выше метра ростом с ружьем в руках. Пострадавший мозг потрудился даже придать видению знакомые черты. Стас решил – поеду напролом. Прорвусь через это бесплотное наваждение, возможно, тогда оно исчезнет. Прибавив ходу, он направил джип прямо на человечка. Галлюцинация не спешила раствориться в воздухе, отскочила в сторону и даже направила на него ружье. Рот ее открылся в беззвучном крике. Все-таки мозг пытался продолжать мыслить. Любая галлюцинация – зашифрованный намек. Символ. Отгадка. Его галлюцинация хотела его о чем-то предупредить и была им недовольна. Тонкие руки крепко сжимали ружье, явно великоватое для такого небольшого привидения.

Тело опутала сладкая истома обморока, бороться с которой не было ни сил, ни желания. Руки еще цеплялись за руль, но ему было уже все равно, куда он едет и зачем.

Открыв глаза, он увидел, что все вокруг стало зеленым. Салон машины, прежде серый, окрасился в приятный салатный цвет. Рубашка тоже позеленела. Сам воздух стал каким-то изумрудным – ветви березы, в которую он въехал на небольшой скорости, облепили лобовое стекло.

На соседнем сиденье сидел Сева. Мальчик держал ружье между ног стволом вверх. Сева жив, теперь в этом нет сомнений.

– Долго я был в отключке? – спросил Стас.

– Минут пять – десять.

– А я думал, несколько часов. Теперь хоть соображаю.

– Почему ты хотел меня раздавить? – Сева мог не знать, что такое галлюцинация, а объяснять это ребенку было ох как лень.

– Я принял тебя за этого, – просто сказал Стас.

И, придя в себя окончательно, он, наконец, возмутился:

– Какого черта ты ходишь по городу один, да еще с ружьем, паршивец? Из-за тебя я решил, что сошел с ума!

– Я за подмогой. Они хотят убить папу.

* * *

– Странный этот Евгений, – Саня попытался отхлебнуть из блюдечка. Чай пролился ему на колени.

– Пей нормально, как все, – попросила Аида, – чем тебе не угодил Дороган?

– Он все время молчит. Никогда со мной не поговорит.

– Может, ему с тобой неинтересно?

– Тогда пусть валит из времянки! Сядет на кровать и молчит, как сыч. А мы же вроде как команда. Мы все должны друг про друга знать. А он никому ничего не рассказывает. Как будто он и не с нами.

– А ты вообще в курсе, что не все такие болтуны, как ты? Что бывают застенчивые, скромные люди?

– Да не скромный он. А странный. Про работу его спрашивал – говорит, это неинтересно, не о чем тут говорить. Про семью спрашивал – и это, говорит, неинтересно. Я ему: а что тогда интересно? О чем с тобой поболтать-то можно?

– Так о чем же?

– Великие люди, говорит, мне интересны. Да Винчи там, Наполеон, Менделеев. Этот… Эйнштейн. Те, кто изменил ход истории. Что-то сделал для человечества.

– Пойду отнесу Егору чай. Наверное, он уже проснулся.

– Да подожди ты со своим Егором. Ничего ему не сделается, если он подождет пять минут. Я тебе душу изливаю, а ты…

Аида поднялась и строго посмотрела на собеседника:

– Это ты подождешь. Отнесу чай и вернусь.

– Лучше ему? – спросил Саня, когда она вернулась.

– У него тихо. Значит, спит. Шер сказал, ему спать нужно, – Аида взяла сушку. – Я не стала заходить. – А что касается Дорогана, тут все понятно, – продолжала она. – Ты прости, конечно, Александр, но, похоже, у вас с ним разный уровень образованности. Ему с тобой просто не о чем говорить. Человек интересуется мировой историей, науками, а ты… водишь автобус.

– Глупости. Вот взять тебя, например.

– А что я?

– Ты тоже умная. Но нам же с тобой есть о чем поговорить. – Саня отхлебнул чаю, на этот раз из чашки.

Аида смутилась:

– Я не говорила, что ты глупый. Просто у вас с Евгением разные интересы.

– Но мужики всегда найдут о чем поговорить! О машинах, например. Он и про это говорить не хочет. Я ему: выпьем, может? Он: я не пью. И опять молчит. Я ему: давай баб наших обсудим. Обратно не хочет.

– Каких это баб вы там обсуждаете? – Аида со стуком поставила чашку.

– Я только хорошее про вас говорю, – смутился Саня. – Что вы умные. Красивые. – Помолчав, он добавил: – Некоторые так даже очень.

И посмотрел на Аиду в упор. Девушка опустила глаза.

– А Дороган – нет, не мужик. Ладно, не хочешь пить, баб не хочешь. Но помогать-то он нам хоть как-то должен? Он здоровый, крепкий. На нем пахать надо. Он ночь может не поспать, и ему хоть бы хны, я сам видел. Как робот. А он даже задницу не приподнял, когда мы поехали в город. Ты предложи: мужики, может, вам помощь нужна? Рабочие руки. Нет, куда там.

– Он нам очень даже помогает.

– Ага. Картошку почистить, собаку хоронить. Я тебе про настоящие дела говорю. Нет, странный он. Пока не пнешь, не пошевелится. Ничего-то ему не надо.

– Это тоже не повод, чтобы называть его странным.

– Мне кажется, он что-то знает.

– Знает? Что? Что ты неуч и что ты мертвого достанешь? – хихикнула Аида. – Это все знают.

– Смейся-смейся. Но есть у него какой-то секрет. Подозрительный он, и все тут. Жутко с ним ночевать.

– Пойду все-таки проверю Егора. Сколько можно спать?

Вернулась Аида явно озадаченная.

– Что случилось?

– Ничего. Я просто ищу Егора. Он здесь не проходил?

– Он же спит.

– В комнате его нет.

– Да куда мог деться твой Егор? Он где-нибудь в доме.

– Что? Что могло случиться? – Аида смотрела на Шера.

В ответ доктор лишь успокаивающе хлопал девушку по руке и предлагал таблетку, чем только выводил ее из себя.

– Уберите ее! Уберите! – возмущалась Аида, будто Шер совал ей жабу. – Как он, черт побери, мог пропасть? Ушел? Но куда? Зачем?

– Может, его поискать? – предложила Вера.

– Да нигде его нет, сто раз смотрели. Это невозможно. Невыносимо. Сначала Стас, теперь Егор, – прошептала Аида.

– Ты, деточка, главное, не расстраивайся. Может, вышел он по какой-нибудь надобности, – Лидия Вячеславовна бросила взгляд на доктора, ища поддержки, – и скоро вернется.