– Да, главное – относись без пренебрежения к ее незамысловатым урокам. И нашей милой старушке будет очень приятно и отрадно сознавать, что кто-то готов у нее учиться, ибо сама она думает, что ее время уже прошло. Попроси научить тебя тому, что она так хорошо умеет: исполнять обязанности искусной, экономной, неунывающей домохозяйки, создательницы и хранительницы счастливого домашнего очага – и ты постепенно поймешь, какой это бесценный урок.

– Обязательно, дядя. Но с чего мне начать?

– Я с тетушкой поговорю, а она уладит дела с Дебби, потому что одна из первейших вещей – научиться готовить.

– Безусловно! И тут я совершенно не против, мне нравится возиться на кухне, и раньше, дома, я не раз пыталась; вот только учить меня было некому, и я разве что пачкала передники. Печь пироги очень весело, вот только Дебби такая злюка – она меня и в кухню-то ни за что не пустит.

– Тогда будем готовить в гостиной. Но я думаю, что тетя Биби ее уговорит, так что об этом не переживай. Вот только учти: по мне, важнее научиться печь хлеб, чем самые изысканные пироги. И когда ты принесешь мне безупречный, полезный для здоровья каравай твоей, и только твоей, работы, я обрадуюсь сильнее, чем если ты вышьешь мне домашние туфли по самой последней моде. Не хочу тебя подкупать, но наградой тебе станет самый сердечный мой поцелуй, а еще я обещаю съесть весь каравай до последней крошки.

– Договорились! Договорились! Пойдем, поговори с тетей, я хочу начать прямо сейчас! – воскликнула Роза и, пританцовывая, устремилась в гостиную, где мисс Биби сидела в одиноком умиротворении и вязала, готовая при этом устремиться на помощь в любую часть дома при первом же призыве.

Словами не описать, с каким удивлением и удовлетворением отреагировала она на просьбу обучить девочку приемам ведения хозяйства, которые составляли единственное ее жизненное достижение, не передать, с какой энергией приступила она к выполнению этой приятной задачи. Дебби и рта не решалась раскрыть, ибо мисс Биби была единственной, кому она повиновалась, Фиби же не скрывала своей радости, потому что эти занятия сильнее прежнего сблизили ее с Розой и, в глазах славной девочки, озарили кухню лучами новой славы.

Говоря откровенно, пожилые бабушки частенько сетовали на то, что маловато общаются с двоюродной внучкой, уже давно успевшей завоевать их искреннюю любовь и ставшей солнечным лучиком в их доме. Они часто толковали на эту тему, но всегда сходились в одном: отвечает за девочку Алек, он имеет право на львиную долю ее любви и времени, а им следует довольствоваться теми утешительными крохами, которые им достаются.

Доктор Алек уже некоторое время назад разгадал их секрет и, упрекнув себя за эгоизм и слепоту, попытался придумать, как можно поправить положение, никому не причинив вреда, – и вот новая причуда Розы стала прекрасным ответом на вопрос, как несколько отлучить ее от себя. Он и сам не подозревал, как сильно к ней привязан, пока не препоручил ее новой наставнице, и частенько, не удержавшись, заглядывал в дверь посмотреть, как у нее продвигаются дела, украдкой подглядывал, как она месит тесто или внимательно выслушивает содержательную лекцию бабушки Биби. Несколько раз его застукали и немедленно выдворили за дверь под дулом скалки; впрочем, если дело шло необычайно гладко и настроение у хозяюшек было посговорчивее, доктора выманивали в другие части дома имбирным печеньем, маринованным огурчиком или пирожком, недостаточно симметричным, чтобы отвечать всем строгим требованиям.

Разумеется, дядя Алек добросовестно присутствовал за обильными трапезами и старался есть побольше; изысканные яства теперь подавали на стол каждый день. Причем особенно вкусной еда ему казалась в тех случаях, когда в ответ на его искреннюю похвалу Роза заливалась краской девичьей гордости и скромно сообщала:

– Я это сама приготовила, дядя, и очень рада, что тебе нравится.

Надо сказать, что идеальный каравай появился на столе далеко не сразу, ибо искусству выпечки хлеба в одночасье не выучишься, а бабушка Биби оказалась дотошным учителем: сперва Роза освоилась с дрожжами, потом прошла через несколько стадий пирогов и печенья и наконец увенчала свою карьеру «безупречным, полезным для здоровья караваем». Его вынесла к столу за ужином, на серебряном блюде, сияющая от гордости Фиби, которая, не удержавшись, прошептала, ставя его перед дядей Алеком:

– Правда ведь, чудо, сэр?

– Изумительный каравай! И что, моя девочка сама его испекла? – спросил дядюшка, рассматривая ароматное округлое чудо с неподдельным интересом и удовольствием.

– Полностью, ни у кого ни совета, ни помощи не просила, – ответила тетя Изобилия, складывая руки на груди с видом полнейшего удовлетворения, ибо ученица ни в чем ее не посрамила.

– Я столько раз все путала и портила, что уж решила, что никогда сама не справлюсь. Один, совершенно безупречный, сгорел, потому что я о нем забыла, а Дебби мне не напомнила. Рядом была, все чуяла, но ничего не предприняла – сказала, что если уж я взялась печь хлеб, то отвлекаться негоже. Сурово, правда? Могла бы хоть позвать меня, – сказала Роза, вспоминая со вздохом этот мучительный эпизод.

– Она сочла, что ты должна учиться на горьком опыте, как Розамунда в той истории с алым кувшинчиком[26].

– Я всегда считала, что мама Розамунды поступила очень нехорошо, когда ничего ей не сказала; и показала себя уж полной злюкой, когда Розамунда попросила чашечку, чтобы вылить оттуда алую жидкость, а она ей в ответ, с такой надменностью: «Я не обещала дать тебе чашку, однако дам, милочка». Фу! Мне всегда хотелось тряхнуть эту грымзу за плечи, пусть она и была такой высоконравственной матерью.

– Да ну ее совсем, лучше расскажи мне про каравай, – попросил дядя Алек, которого немало позабавила эта вспышка негодования.

– Да нечего говорить, дядя, кроме разве того, что я очень старалась, как следует сосредоточилась и, пока он пекся, сидела рядом – сама едва не спеклась. На этот раз все получилось как надо, он оказался ровный, круглый, с хрустящей корочкой – ну, сам видишь. А теперь попробуй и скажи, так ли он хорош на вкус, как и на вид.

– А его обязательно резать? Может, лучше положить под стеклянный колпак и поставить в столовой среди всех этих восковых цветов и памятных безделушек?

– Скажешь тоже, дядя! Он заплесневеет и испортится. А потом, над нами будут смеяться, вышучивать мои старомодные достижения. Нет, ты обещал его съесть, вот и ешь; не весь сразу, конечно, но побыстрее – тогда я тебе новый испеку.

Дядя