мне причинила. С ней я не ощущала себя защищенной, наоборот, каждый раз чувствовала предательство, а в самой глубине души – опустошение, оттого что она не любила меня настолько, чтобы быть хорошей матерью. Чтобы не использовать меня ради денег. Чтобы прилично вести себя на моей свадьбе. Чтобы забирать из школы, когда пообещала. Чтобы защитить меня от Вэла. И все остальное… С тех пор я пришла к пониманию, что нет такой «любви», которая может сделать взрослого человека хорошим. Человек настолько хорош, насколько он уже является таковым, независимо от того, как сильно он кого-то любит.

Это плохая новость. Но хорошая новость заключается в том, что у нас есть возможность по-разному воспринимать чужие действия в своем разуме и в сердце. Никто не запретит вам ценить себя как личность, и то, как ваша мать относится к вам, говорит о том, какой человек она, не вы. Или вы можете решить, что пренебрежительное отношение вашей матери означает, что вы недостойны любви и ничего не стоите. Такая рана будет болеть, пока вы не начнете залечивать ее.

Когда я решила заботиться о своей матери под конец ее жизни, то стала залечивать свою рану.

Во время моей первой поездки в Фармингтон мне составили компанию Диана и Морган, чтобы навестить Джинни в доме тети, тогда мы остались там ненадолго. Вторая моя поездка состоялась, когда мне позвонили и сказали, что Джинни, скорее всего, не протянет до утра, поэтому я быстро собралась и поехала обратно в Нью-Мексико, захватив с собой Брюса и девочек. Мама не видела Румер с тех пор, как малышке исполнилось два годика, а сейчас ей было десять. Скаут, которой было семь, и Лулу, которой было пять, она не видела никогда. Думаю, что такое огромное количество людей, окружавшая ее энергия, да еще и использованные доктором стероиды настолько придали ей сил, что она прожила еще три с половиной месяца.

В этот раз я осталась с мамой надолго и все это время жила в доме тети. Брюс вместе с детьми вернулся в Айдахо, так как у них были занятия в школе, и, пока я была с мамой в течение нескольких месяцев, он всячески поддерживал меня и возвращался ко мне вместе с девочками, чтобы навестить. Хорошо, что в этот момент рядом находились мои девочки – они были только в начале своего жизненного пути, а я проводила время со своей мамой, чей жизненный путь подходил к концу.

Хантер Рэйнкинг, мой ассистент во время съемок фильма «Время от времени», приехал в Нью-Мексико, чтобы помочь мне ухаживать за мамой. Мы вместе с ним сидели ночью, а утром, когда тетя Каролин брала на себя дежурство, дремали. После фильма «Солдат Джейн» у меня еще осталась физическая сила, позволявшая поднять Джинни и отнести в ванную, чтобы она приняла душ. Мама была настолько слаба, что не могла выпить свою вездесущую диетическую колу и даже поднести сигарету к губам, а ведь Джинни не могла жить без курения. Причин, чтобы отказать ей и в этом удовольствии, у меня не нашлось – в ее теле нечего было спасать. Поэтому я зажигала сигарету и подносила ей ко рту, чтобы она затянулась. Каждый раз Джинни делала глубокую и сладкую затяжку, после чего говорила со вздохом: «Ох, как же теперь хорошо». Не знаю, была ли это солидарность или способ справиться со стрессом, но я опять начала курить.

Меня всегда приводило в смятение настойчивое желание мамы быть жертвой. Но в этот раз она и правда была жертвой. В некотором смысле, думаю, это помогло ей быть самой собой. Кроме того, это помогло мне простить ее, посочувствовать, дать любовь и внимание, которых она всегда жаждала. Наконец-то Джинни получила то, о чем так давно мечтала, – заботу и внимание. И действительно, разве это не то, чего мы все в той или иной мере хотим?

Мне жаль, что у нее не было возможности понять, что чувство защищенности может исходить изнутри, от нас самих. Я знаю, Джинни так и не смогла принять тот факт, что она никем не была любима, поэтому до самого конца страдала от порицания и отверженности. Пока я заботилась о ней, успела ощутить подлинную невинность ее души. Я поняла, что она пришла в этот мир, как и все мы: желая найти счастье, быть любимой, ощутить свою сопричастность к миру. Джинни не собиралась начинать свою жизнь с того, чтобы стать вредной и небрежной, просто она не знала, как справиться со своей собственной болью. Теперь вспоминаю, какой же молодой была моя мама, когда родила меня, и думаю: «Боже мой, она же была еще совсем ребенком». Мои дочери сейчас старше, чем Джинни, когда у нее уже была я, намного старше. И в данный момент они только начинают искать свое призвание.

Под конец Джинни вела себя совсем как шестилетний ребенок – бредила во сне и настаивала, чтобы ей на Рождество подарили велосипед. А временами снова была взрослой, но не знала, что ее отец умер, и долго рассказывала, что он взял ее на вечеринку. Когда к Джинни возвращалась ясность ума, я пыталась с ней затронуть волнующие меня темы в надежде все прояснить и успокоиться. Внутри меня все еще жила маленькая девочка, которая хотела получить ответы. Джинни никогда не могла по-настоящему услышать мои вопросы или взять на себя ответственность. Она была способна сказать в ответ только: «Я бы хотела, чтобы все случилось иначе». В некотором смысле это было очень много, я бы даже сказала, чертовски больше, чем просто ничего. Это говорило о том, что она подсознательно понимала, насколько это ненормально. Все то, что случилось со мной, было ненормально.

Я начала искать в ней хорошие стороны. Джинни была очень креативной, изобретательной, могла быть гостеприимной и щедрой, всегда принимала дома гостей. Джинни могла получить от жизни гораздо больше, вместо того чтобы так прожить свои пятьдесят четыре года. Она умерла 2 июля 1998 года.

Накануне вечером приехал Брюс с детьми и остановился в отеле. Я была с ними, когда в шесть утра зазвонил телефон, я встала с постели, наперед зная, что мне сейчас сообщат. «Пожалуйста, поднеси трубку к ее уху», – попросила я тетю Каролин, а потом прошептала маме то, что давно должна была сказать: «Я люблю тебя. Любила. И до сих пор люблю».

Затем я поехала к дому Каролин – именно там, на больничной койке, у Джинни остановилось дыхание. Я провела несколько минут наедине с ней, держа ее за руку. Не заплакала