переживаний мог впасть в ко-ма-тоз-ное состояние. – Подняв к потолку глаза, Зина старательно проговорила сложное слово. – И что теперь все туманно, можешь очнуться в любой момент, а может и стать хуже. Но ты очнулся, хороший мой. Теперь хуже не будет, вот увидишь. Теперь все только хорошо будет.

Зина снова бросилась ему на шею, Константин Павлович на этот раз не сдержал возгласа, схватился за бок. Зина, испуганно прижав руку ко рту, отодвинулась.

– Отрепьев! Его поймали?

– Не совсем. Больно? – Девушка вскочила на ноги, бросилась к двери. – Я позову доктора. – Она выглянула из палаты, крикнула кому-то: – Доктора срочно сюда! Он пришел в себя!

Палата мгновенно наполнилась шумом и людьми: прибежал врач, тот самый, что оперировал и потом наблюдал Зину, сестра прикатила дребезжащий столик с блестящими инструментами, ватой, марлей, бинтами, какими-то склянками. С него сняли пижамную куртку, осмотрели повязку, заставили пошевелить пальцами на руках, на ногах, свесили ноги, постучали по коленкам молоточком, поводили им перед глазами, все-таки решили переменить бинты, долго срезали и отмачивали какой-то вонючей микстурой, доктор придирчиво разглядывал шов, пару раз больно ткнул в бок, удовлетворенно кивнул своим соображениям, чем-то смазал и велел сестре бинтовать. Когда Константину Павловичу начало казаться, что его теперь уже вовсе не оставят в покое и не пора ли симулировать потерю сознания, в дверь просунулась голова Филиппова.

– Проснулись, голубчик? – За головой в палату протиснулся и весь Владимир Гаврилович, а за ним тенью скользнул и Свиридов. – Вот и славно! Я и не предполагал, что вы у нас такой симулянт.

Глава 21. Пока ты спал

В палате остались только Филиппов, Свиридов и Маршал – Зина поначалу сопротивлялась, но услышав, что Владимир Гаврилович намеревается ввести Константина Павловича в курс произошедшего с момента покушения на него, побледнела и молча вышла за дверь. А начальник, еще раз осведомившись о самочувствии помощника и получив заверения в его готовности принимать информацию, подождал, пока на подоконнике устроится Александр Павлович, сам уселся на стул, закинул ногу на ногу, обхватил руками колено и выдал:

– Отрепьев мертв!

Маршал недоверчиво посмотрел на Филиппова, перевел взгляд на Свиридова и на всякий случай ущипнул себя за бедро – очень уж эта новость перекликалась с его кошмарами. Но Владимир Гаврилович продолжал сидеть на стуле в той же позе, внимательно наблюдая за реакцией собеседника, да и Александр Павлович не собирался ни в кого превращаться и никуда с подоконника не улетел.

– Мертв?

– Совершенно. Покончил собой. Но по порядку. Александр Павлович, вы там по книжечке своей зеленой проверяйте за мной, не забуду ли чего.

Свиридов кивнул, зашелестел страницами блокнота.

– Стало быть, так, голубчик. Во-первых, вы просто молодец. Если б вы после нападения провалились в забытье – на что имели полное право – мы могли бы сейчас и не беседовать. Но вы нашли в себе силы дунуть в свисток, прибежал Левашов, и вас оперативно доставили в больницу. Но этим вы нам и помешали, хоть я вас и не корю. Ваша жизнь мне дороже, чем тысячи Радкевичей. Но из-за хлопот о вашей персоне Левашов дал достаточно времени Отрепьеву и когда наконец вломился в квартиру, то застал там жуткую картину. Очередную лужу крови, в ней наш Отрепьев со вскрытым горлом. В руке нож. А на стене надпись кровью – «Смерть красавицам». Думаю, он понимал, слыша свистки с улицы, что уйти ему не дадут, и времени у него только на такую посмертную записку. Вот так-то. Отрепьев-Радкевич у нас в морге, дело как будто бы закрыто. Видимо, напав на вас, он окончательно понял, что раскрыт, и не увидел для себя иного выхода, кроме как картинно уйти из жизни.

Владимир Гаврилович снова полез в карман, нахмурился, будто вспоминая что-то, хлопнул себя по лбу:

– Вот ведь болван, полицейская голова! Не с того надо было начинать!

Он вынул руку из кармана, протянул Константину Павловичу.

– Держите вашего спасителя. Если б не оно, лежать бы вам сейчас рядом с Отрепьевым тоже с дыркой в печени. Нож скользнул по крышке.

На протянутой ладони Филиппова лежала красная коробочка с порванной бархатной крышкой. Кольцо, которое он купил для Зины.

* * *

Константин Павлович стоял посреди двора дома номер два по Харьковской, молча курил и смотрел на дверь черного хода. Вот и все. Все закончилось. Никто больше не будет бегать по ночным улицам с ножом и тревожить и без того неспокойный быт петербургских куртизанок. Ну, во всяком случае, какое-то время. Пока не объявится новый умалишенный, пока не возомнит себя очередной Радкевич носителем какой-нибудь высокой идеи.

Постоял немного над местом схватки, чуть было не ставшей для него смертельной. Никаких следов этого эпохального сражения уже не осталось: смыта кровь, подметены опавшие листья – дворник и сейчас шаркал метлой шагах в двадцати от Маршала. И только у чугунной ограды сидела та самая лохматая собачка. Ну или очень похожая на нее.

Маршал присел на корточки, потрепал псину по загривку. Та тут же доверчиво улеглась на спину и подставила впалый живот.

Может быть, прекратятся теперь и ночные кошмары. Тем более если рядом будет спать Зина. Хотя если этот визит подтвердит его подозрения, до конца еще далеко. Он достал из кармана коробочку с кольцом, раскрыл. Оттуда подмигнул бриллиантовый глазок. Бросив окурок, Маршал вновь спрятал подарок, подмигнул дворняжке и взялся за дверную ручку.

На лестнице было темно, света дешевых лампочек с трудом доставало, чтобы осветить двери квартир, пришлось доставать фонарик. Внимательно осматривая каждую ступеньку пролетов, каждую лестничную площадку, Маршал поднялся до нужной ему двери. Тут света не было вовсе. Покрутив головой за лучом фонаря, Константин Павлович задержался на дальней, левой от лестницы, двери. У порога ее на светло-сером полу выделялось несколько темных пятнышек. Он наклонился, провел по одному платком, поднес к носу. Кровь! Посильнее промокнул платок, спрятал в карман. Поводил фонарем, посветил по углам – под первую ступеньку чердачной лестницы забилась какая-то тряпка, в луче блеснул лаковый козырек – фуражка! Очень похожа на ту, что носил Отрепьев. Больше ничего не найдя, решительно постучал в дверь, прислушался. Секунд пятнадцать за дверью была полнейшая тишина, а потом послышались шаркающие шаги и бормотание. Еще секунд через десять дверь приоткрылась, удерживаемая цепочкой, и в щель выглянул желтоватый старичок лет семидесяти с седыми огромными бакенбардами.

– Константин Павлович Маршал, уголовный сыск, – приподнял шляпу перед бакенбардами сыщик и протянул визитку.

Желтолицый нахлобучил на нос пенсне на шнурке, все равно сощурился,