Есть лужа там, где лежало тело. Но нет следов ни под стеной с надписью, ни по пути к ней. Невероятно. Факт номер четыре – я нашел следы крови на рукомойнике. Рука Отрепьева в крови. – Маршал кивнул в сторону мертвого письмоводителя. – Предположить, что он вымыл руку, а потом снова испачкал? Зачем? Ну и факт заключительный: из квартиры вынесли все фотографии. Для чего? Тут явно напрашиваются два вывода. Первый – Отрепьев себя не убивал. И на меня не нападал. Я припоминаю, что как раз направился за ним, когда сзади на меня налетел тот долговязый в пальто и шляпе. Я думал, это мой бред смешался с реальностью, но больше так не думаю. Этот кто-то обезвредил меня, а потом догнал на лестнице Отрепьева, напал на него, утащил в квартиру и инсценировал самоубийство с разоблачением. Надпись сделал убийца, после чего вымыл руки и отбыл, забрав то, что могло нам указать, что квартира – не Отрепьева. Фотографии. Вывод номер два – Отрепьева убил хозяин квартиры. Радкевич. Он существует и он убивает.

– И вывод номер три, – задумчиво протянул Владимир Гаврилович. – Он в курсе, что мы о нем знаем. Раз попытался направить нас на ложный след.

Мужчины переглянулись.

– Кто, кроме нас двоих, знал до покушения на меня о том, что мы изучаем списки корабельных команд?

– Никто, – пожал плечами Филиппов. – Только Свиридов. Но в момент покушения он был со мной, в участке. Что с вами, Константин Павлович?

Маршал покачнулся, схватился за край каталки, на которой лежало тело реабилитированного Отрепьева.

– Не только Свиридов. Я рассказал в то же утро Зине. И Нейману. И он – моряк.

* * *

Зажав рот рукой попытавшемуся гаркнуть приветствие вскочившему городовому, Маршал шепотом спросил:

– Кто внутри?

– Так все те же, – прошептал в ответ стражник. – Зинаида Ильинична и господин Нейман.

Константин Павлович обернулся на Филиппова, достал из кармана револьвер, снова шепнул городовому:

– Войдешь, как я тебя кликну. Гляди в оба.

Отведя курок, спрятал руку с оружием за спину, осторожно взялся за ручку, медленно открыл дверь. Зина полусидела на кровати, Нейман, как на приеме, вытянулся на стуле, но, увидев вошедших, вскочил, кивнул чубастой головой.

– Добрый вечер, господин Нейман. Будьте так любезны, сделайте от кровати Зинаиды Ильиничны два шага назад.

Николай Владимирович с удивлением вытаращился на смотрящее прямо ему между глаз небольшое черное дуло.

– Костя! Ты с ума сошел. – Зина вскочила с кровати, на мгновение перекрыв линию огня.

Этого мгновения хватило, чтобы Нейман резким толчком отправил ее в объятья Константина Павловича и сиганул в распахнутое окно. Ровно три секунды потребовалось Маршалу, чтобы передать ничего не понимающую Зину Филиппову, пересечь комнату и свеситься через подоконник. Но все, что он увидел за окном – это лежащего на траве городового, который держался за ушибленную голову.

Перескочив через подоконник, Маршал неаккуратно приземлился на неровную клумбу, охнул от вспышки боли в боку, но пересилил себя, поднялся на ноги. На мгновение обернулся на лежащего полицейского – вроде в порядке, пытается подняться на ноги. Выскочил за угол, увидел какое-то движение впереди, рванулся вдогонку, и лишь когда выбежал на людный проспект, понял, что Нейман ушел.

Часть 2. Перед рассветом

Ретроспектива-5. Убей!

– Мальчик! Мальчик!

Юрка обернулся. С уличной стороны сквозь прутья забора ему махала какая-то девица в кружевном летнем платье и маленькой кокетливой шляпке. Еще раз покрутив головой и убедившись, что кроме него тут мальчиков нет, Сыч подошел к ограде.

– Чего вам, барышня?

Барышне при ближайшем догляде оказалось не более тринадцати-четырнадцати лет, потому Юрка принял независимую и гордую позу и даже смачно сплюнул сквозь зубы – хорошо, что в этот раз плевок получился что надо, длинным и уверенным, без повисшей на губе слюны.

– Мальчик, а вы знаете Колю Радкевича? Он здесь учится.

– Кольку? – сдвинул фуражку на затылок Сыч. – Ну, положим, знаю. А кто интересуется? Может, он-то вас и знать не знает или не желает знать.

Девочка раздраженно поджала губы, но продолжила тем же терпеливо-просительным тоном:

– Мальчик, милый, мне очень нужно с ним поговорить. Я его… сестра. Позовите его, пожалуйста, я вам вот. – Она вытащила из крохотной сумочки на поясе монетку. – Гривенник дам.

Юрка пару раз бывал на каникулах в доме у Николая и прекрасно знал, что никакой сестры у того нет, но гривенник в летнем солнце блестел очень уж завлекательно.

– Ладно, – буркнул он, хотел еще раз плюнуть, но не отважился – вероятность удачной попытки была где-то пятьдесят на пятьдесят. – Сейчас посмотрю. Ожидайте.

Колька лежал на своей кровати и пялился в стенку. Новости о том, что у него теперь есть сестра, он удивился, но не сказать, чтоб очень уж сильно. И знакомиться с ней он желал не слишком. Юрке пришлось чуть не силой его поднимать с койки и под руку почти тащить к забору.

Барышня дожидалась, как и обещала.

– Маша? – оживился Николай, увидев гостью. – Ты чего здесь? Нас… Анастасия Игнатьевна прислала? Записка?

Маша сунула гривенник в руку Сычу, замахала на него рукой в перчатке – ступай, мол, больше тебе тут ничего не перепадет. И только когда тот отошел на расстояние, с которого подслушать было бы затруднительно, обернулась к Николаю:

– Нет, никто меня не присылал. Я сама.

Николай сразу поскучнел.

– Чего надо?

– С тобой поговорить. Жалко мне тебя. Ты не такой, как ее предыдущие воздыхатели. Точнее, воздыхатель ты первый, остальные ограничивались стонами в постели.

Коля вспыхнул до самых кончиков ушей:

– Тебе-то какое дело?! Воздыхал, а теперь подыхаю из-за этих воздыханий! Другого она себе нашла!

– Дурачок. Она всегда себе нового будет искать. Даже если бы папа был жив… Бес в ней сидит, под юбкой хвостом накручивает. Я думала, что с тобой она остепенится, она так подолгу никого возле себя не держала. Да не сбылось, увы.

Николай ухватил обеими руками столбы решетки:

– Убью суку! Вместе со всеми бесами и воздыхателями убью!

Маша тоже прижалась к решетке, прошептала прямо в ухо:

– Убей. А я тебе помогу.

Черные глаза блестели, не мигая, но не от слез – от злости, затаенного, а теперь прорвавшегося гнева, от застаревших, но не зарубцевавшихся обид. И глядя в эти черные злые ямы, Николай стразу понял и поверил: не шутит.

– Когда тебя выпустят в город?

– Завтра.

– Во сколько?

– Сразу после завтрака. Часов в девять.

– Я буду ждать тебя завтра в девять у ворот.

* * *

Остаток дня