перестань, — перебиваю я его. — Я поняла…

Он подходит ко мне, встает напротив, как и привык, очень близко, почти впритык. Я только сейчас замечаю, что он тоже весь промок. Не мудрено, когда такой ливень.

— Ты мокрый…

— Ты тоже, — шепчет он мягко, поправляя вновь упавшую с плеча лямку ночнушки, и нежно проводит большим пальцем по ключице. От его прикосновений у меня мурашки идут. Всю кожу покрывают, вниз, по груди, к животу спускаются. Ноги предательски немеют, и я испуганно задерживаю дыхание.

— Зачем ты здесь… я же сказала, что не хочу быть с тобой… я… Антон, я не согласна быть твоей временной девушкой! Я не хочу встречаться, пока тебе не наскучит! Мне не нужны такие отношения! Мне нужна определенность! И…

— Шшш, — останавливает он меня, палец к моим губам прикладывая. — Варь, давай потом этот вопрос решим? Посмотри на себя, ты вся горишь. Тебе нужно лекарство выпить.

— … и твои извинения! Твое раскаяние! — не унимаюсь я, убирая его руку.

— Мое раскаяние? — со смехом переспрашивает, взметнув брови удивленной дугой. — Варя, мне такое чувство не свойственно. А насчет извинений — я тебе уже сказал, что ни о чем не жалею…

— Я тебе смешна, ты сказал, что тебе весело наблюдать за моими реакциями, ты сказал…

— Я помню, что я сказал, ложись, — за локоть меня берет, к кровати подталкивает. — Давай, давай, не спорь.

Подчиняюсь, только потому что на ногах еле стою, штормит меня. Иначе — ни за что бы не выполнила его указаний.

Он проделывает все те же действия, что и ранее: подушку мне поправляет, одеялом укутывает. На край кровати рядом со мной садится и берет лекарство, распечатывает упаковку и начинает внимательно читать инструкцию.

Пока он это делает, я его открыто разглядываю. Внешность у него все-таки идеальная: вычерченные темные брови, чувственные губы… Красивый и такой заботливый мерзавец… И правду ведь предупреждали: внешне — Греческий Бог. Внутри — сам Дьявол. Дьявол, который запутал меня, обольстил, обманул… и продолжает обманывать. Нет, не так… Он со мной сейчас честен. Но продолжает очаровывать, чтобы заполучить то, что он хочет. Чтобы я сделала так, как нужно ему. Чтобы потом разбить остатки моего бедного несчастного сердца…

— Так, значит, две чайной ложки три раза в день, — бормочет он, встряхивая бутылочку с жидкостью. Ложку берет, наливает полную и ко рту мне подносит. Я нос морщу, потому что запах у лекарства неприятный, горький. — Давай, первая ложка — за папу, — улыбается нежно.

Я кривлюсь и чуть не выплевываю эту противную жидкость. С трудом проглатываю.

— Вторая — за меня, — еще одну подносит и улыбается шире.

Я его таким презрительным взглядом смиряю, чтобы понял, за него — не хочу! Лучше буду и дальше болеть. Лучше умру!

— Ну, пожалуйста, барыня… — шепчет он со смехом в голосе.

— Я если только за себя, — нехотя беру в рот вторую ложку.

— Ну хорошо, — он по-прежнему держит задорную улыбку, губу прикусывает. — Ладно, выпей еще жаропонижающее, и вот твой чай. Двигает поближе поднос, подает мне таблетку от температуры и стакан воды.

Пока запиваю лекарство, слышу стук в дверь. Удивленно поднимаю голову, гляжу на Антона. Кто это может быть, среди ночи?

— Врач пришел, — говорит он, поднимаясь с кровати. — Посмотрит тебя.

— Что? Нет, только не врач! — хнычу я, приподнимаясь повыше на подушках — Терпеть их не могу!

Антон игнорирует мои капризы, уходит, возвращается уже с доктором.

Врач седой строгий мужчина в круглых очках, долго слушает меня фонендоскопом, меряет мне давление, щупает живот, затем, что-то пишет в карте. Говорит почему-то только с Антоном, дает ему рекомендации, выписывает еще какие-то лекарства, вручая рецепт. Антон важно кивает, заверяет — что все понял и запомнил. На меня доктор вообще толком внимания не обращает, как будто я не в состоянии сама понять его назначения.

— Я оформлю ей больничный, — доносит ему важно. — За справкой заезжай, как поправится. И деду своему привет передавай, — похлопывает Антона по плечу, затем, берет свой чемоданчик и уходит. Антон идет за ним, чтобы закрыть дверь, а когда возвращается, я ему прямо сообщаю, что болеть не собираюсь. В понедельник в школу явлюсь.

— Как прогуливать, так это можно. А как болеть — так в школу пойдешь? — удивленно интересуется он.

Я на его замечание ничего не отвечаю, чай теплый залпом выпиваю и на подушку откидываюсь, меня в сон сильно тянет. Этот придурок просто не понимает. Ведь школу я из-за него пропустила. Все из-за него…

Только я ему этого не говорю, на меня странное спокойствие накатывает, вместе с сильной слабостью. Озноб сходит на нет, и мне становится так тепло и хорошо. Скорее всего, это лекарство действует, но у меня такое ощущение, что я куда-то уплываю.

Слышу только, как кровать прогибается, Антон рядом ложится. Но у меня нет сил выгнать его. Я обязательно сделаю это утром… обязательно скажу ему, чтобы он ушел, и никогда больше не возвращался…

Глава 38

Обязательно скажу, чтобы он ушел и никогда больше не возвращался.

Но говорить это мне не пришлось. Утром я проснулась одна, совершенно разбитая, титаническим усилием воли разлепляя тяжелые веки.

Температуры нет, лишь сильнейшая усталость сковывает ослабленное тело. Лекарства стоят на тумбочке, и к тем, что уже были, прибавилось еще несколько новых баночек, и бутылка воды. А рядом аккуратно сложен рецепт.

Перевожу взгляд на окно. Антон все починил, как и обещал.

Проверяю телефон. Пропущенных звонков или входящих сообщений не обнаруживаю. Набираю папе несколько раз, но в трубке слышу лишь: — абонент недоступен.

Несомненно — переживаю. Не смотря на его послание, я не могу отделаться от мысли, что он что-то не договаривает. Но все же встаю с кровати и направляюсь в душ. Освежиться сейчас для меня является первостепенной потребностью.

Силюсь вспомнить произошедшее вчера, и всю последующую ночь. Мне кажется, я что-то говорила Антону во сне и при этом обнимала его… Надеюсь, ничего слишком личного не разболтала, но все же сердечко трепетно, и в то же время напугано сжимается.

Ни с чем не спутаю его касания, и воспоминания то и дело подкидывают ощущения его нежных прикосновений, отчего дыхание перехватывает. Как он убирал с моего лба прилипшие волосы, как поглаживал по щеке, или тихо отвечал на слова, брошенные ему в бреду…

Только, что он там мне отвечал, для меня — загадка.

Жар попеременно возвращался ко мне ночью, и я уверена, что эта его непрошенная забота обо мне не