знает, если заикаюсь, значит что-то откровенное буду выяснять. — С Любой… вы… ну…

— Опять ревнуешь? — удивленно смеется. — Сказал же, за это можешь не переживать, я разберусь. Давай больше не будем об этом. Серьёзно, уже напрягает.

— Не ревную! — тут же щетинюсь. Напрягает его, видите ли… — Просто мне интересно, когда вы… вы… у вас… вы…

— Просто ты ревнуешь, — он кладет вилку и деловито откидывается на спинку стула. — Знаешь, мне всегда было интересно, как вообще можно докатится до того, чтобы кого-то ревновать.

Докатиться…

— Ты никогда никого не ревновал? — с некоторой обидой переспрашиваю.

Мне казалось, он чувствовал ревность, когда я была с Максом. Тогда он был в таком напряжении… ворвался ко мне в комнату, потом в кофейне вел себя так… яростно. И признаюсь, мне это немного льстило.

Но естественно, в проявлении его чувств ко мне, я глубоко заблуждалась. Видимо, я в этом не сильна. Это меня он читает без слов, а я его даже после всех объяснений не понимаю.

Совершенно не понимаю.

Почему он так переживал из-за гонки, если это была не ревность? Или он просто волновался за меня, потому что это очень опасно? Если так подумать, в споре я должна была признаться в любви Антону, а Макс от меня кроме этой гонки ничего не добивался… но правильно ли я все разложила? Хотя, Макс сказал, что я ему нравлюсь, но это было ради его цели. Цель — место в «Банде». Он заполучил бы это место, не признайся я Антону в любви. Получается, он хотел меня таким образом отвлечь от Антона? Но… выходит и не было причин меня ревновать, потому что, если бы не этот спор, Макс бы на меня внимание не обратил. И Антон тоже это осознавал. Тогда…

Он и не ревновал.

И все же… меня не отпускает мысль…

Зачем Максу было уговаривать меня участвовать в гонке?

«Условия — если ты менее, чем за неделю влюбишься в меня и признаешься, я забираю байк Макса. Если я не успеваю добиться тебя и твоего признания, — я отдаю Максу свое место в Банде»

Тебя и твоего признания…

Все больше об этом думая, путаюсь сильнее. Мне казалось, клубок лжи распутан, и все аккуратно разложено по полочкам. Но мой мозг не согласен, пытается все анализировать.

Задача не решена. И я не успокоюсь, пока не решу до конца.

— Ревность — это такое странное чувство. Это скорее неуверенность в себе. Мне не свойственно испытывать такое.

— Ну да! — излишне возмущенно восклицаю. — Куда Вашему Пупейчеству сомневаться в себе! Это было бы дико.

— Да, — насмехается. — Вот тут с тобой соглашусь. Это дико. Все чего я хочу — мое. И по-другому не бывает. Так какие могут быть сомнения?

— Ты уже доел? — вскакиваю со стула, не сдерживаясь в нападке негативных эмоций. — Тебе пора уходить! У меня очень много дел! Я не просила тебя готовить для меня, и вообще… покупать все это… продукты, лекарства… я отдам тебе деньги…

— Варь, — он тоже поднимается и тяжело вздыхает. — Успокойся, пожалуйста. Давай, хоть на этот раз без истерик обойдемся.

— … все до единой копейки отдам, понял?! Мне ничего от тебя не нужно! Хочу, чтобы ты свалил поскорее!

Прерываю пламенную речь, пока не наговорила лишнего. Складываю руки на груди.

— Я спокойна… — лгу, ощущая, как меня потряхивает. — Просто уходи.

— Я зайду вечером.

— Нет, не приходи больше никогда!

— Ладно. Успокоишься реально, тогда и поговорим.

Спорить боже не вижу смысла. До него доходит слишком тяжело. Просто хочу, чтобы он убрался.

Антон мрачно смотрит на меня еще пару минут, в тишине. Потом разворачивается и уходит. А я беру его тарелку с недоеденным омлетом и психованно бросаю в раковину.

Почему у меня возникло такое чувство, что вокруг меня по-прежнему плетется эта гнетущая паутина обмана? Он сказал, что честный… Он сказал, что хочет быть со мной, пока ему не наскучит. Такая честность, не смотря на то, что убивает меня, кажется достаточно откровенной. И достоверной.

Но чем больше я узнаю Антона, тем меньше вижу в нем настоящих эмоций. Он заботлив, очень нежен, но его холодно брошенные слова: — Мне не свойственно любить, мне не свойственно раскаиваться или ревновать… противоречат всему происходящему сейчас. Он очень жесток, и не думает, что делает такими фразами больно.

И погружаясь в этот его цинизм, я задаюсь вопросом:

Не слишком ли просты условия спора?

Нет, нет… для меня не просты! Для меня все, что произошло — тихий ужас. Но я сама по себе очень эмоциональна и близко к сердцу все принимаю. А вот для него…

Возможно ли, что эта игра с его стороны не закончена?

Или я накручиваю?

Впрочем, чего еще он может добиваться? Мое признание уже получил…

Пожимаю плечами и машу головой, отгоняя назойливые мысли.

Да, это все для меня слишком сложно. Но нельзя дать себя сломить. Нельзя запутаться в этих сетях еще больше. Погрязнуть окончательно.

Нужно быть начеку.

Я во всем разберусь.

Со вздохом домываю посуду, и иду наверх, спать. Вроде ничего не случилось, но я утомилась. Засыпаю, как только голова касается подушки.

Выходные проходят быстро и незаметно. Я закрываюсь, и не пускаю Антона, когда он стучит в дверь. Свет в комнате оставляю включенным до самой ночи, чтобы он не удумал еще раз выломать окно, дабы проверить мое самочувствие. На его звонки и сообщения — не отвечаю. И даже не читаю.

Набираюсь храбрости, созваниваюсь с Ариной, и проигнорировав сочувственный тон ее голоса, совершенно спокойно узнаю домашнее задание по всем пропущенным предметам.

А в понедельник, как говорится, с новыми силами, направляюсь в школу. И даже не смотря на то, что первые два урока — физкультура, которую я не переношу, в отличном настроении и с наслаждением вдыхаю запах утра. Дождь шел всю ночь, но сегодня среди туч проглядывают золотистые лучики солнца.

Хороший знак.

Когда прохожу в ворота школы, уже ближе к главному входу, меня настигает группка парней в форме, вышедшая из автобуса на парковке. Это же баскетболисты! Только вот эмблема не наша.

С интересом оглядываюсь, пока их тренер строит строгим голосом:

— Эй, давайте не спим, спать ночью надо было, а не лазить по гостинице, как неприкаянные! Бегом, бегом! Слушай, если ты у меня также на тренировке будешь тормозить, вылетишь из команды! Илья! Ты усек?! Догоняй!!

Ого, немного грубо… и так знакомо. Голос учителя до боли знаком мне.

Останавливаюсь, и приглядываюсь. Стоп! Это что, эмблема моей… старой…