Говорят, человек может бесконечно смотреть на горящий огонь и текущую воду. На самом деле, это не совсем верно. Смотреть можно на любое количество вещей. Главное, лежать при этом на диване. Именно этим и занимался сейчас экипаж «Седова». За иллюминаторами сновали туда-сюда посадочные модули, исполняя несвойственную им обычно функцию грузчиков. Впрочем, судя по сноровке, занимались этим они далеко не впервые.

Процесс шел вроде бы не спеша, но в то же время очень быстро. Модуль аккуратно (получалось это, правда, всегда с первой попытки и на хорошей скорости) подходил к контейнеру и тут же пристыковывался к нему с помощью мощных магнитных захватов. Одной из причин того, что контейнеры делались из стали, была именно возможность такой вот быстрой транспортировочной стыковки. На пульт командира «Седова» шел сигнал, после чего он давал команду на сброс. Контейнер отстреливался от грузовой аппарели, и намертво сцепленный с ним модуль уходил вниз. Быстро, четко, красиво. Смотреть на такое – одно удовольствие, жаль лишь, что оно быстро закончилось. Огромный корабль разгрузили менее чем за два часа.

– Ну что, на выход? – спросила, вставая с кровати, которую она оккупировала, Ирина. Делать ей сейчас в рубке было совершенно нечего, и она, сдав корабль Романову, совершенно по-свойски заявилась в гости к Басову. Он, впрочем, был не против.

– Можно и на выход, – профессор тоже встал. Поморщился – в затылок стрельнуло, и голова заболела. То ли от неловкой позы, все же кресло, на его взгляд, было неудобным, то ли из-за того, что разозлился во время разговора в кают-компании. Бывало с ним иногда такое, понервничаешь – а потом голова болит. Тоже память о войне. Демьяненко гримасу заметила.

– Что такое?

– А, ерунда, пройдет, – Басов кинул в рот капсулу обезболивающего, сглотнул на сухую. – Сколько у нас времени?

– Минут пятнадцать, не больше. Потом вниз.

– Хорошо. Тогда у шлюза.

Ирина кивнула, но от Басова не укрылось, как она, выходя из каюты, внимательно на него посмотрела. Не хватало еще, чтобы опекать его тут вздумала. Приняв максимально беззаботный вид, он помахал ей рукой и полез в шкаф. Намек был понят правильно, и секунд через несколько дверь мягко закрылась.

У шлюза Басов оказался уже минут через десять. Не то чтобы боялся, что улетят без него – нет, конечно – однако и заставлять товарищей ждать тоже было невежливо. И спустя четверть часа их модуль уже аккуратно опустился возле крейсера, аккурат напротив шлюза, ведущего на базу. На «Седове» остался только капитан, уже бывавший здесь и потому решительно поменявшийся с Демьяненко вахтами. Решил, видимо, дать коллеге удовлетворить свое любопытство. Ну и Серегин тоже остался – как пояснил штатный врач экспедиции, ему сегодня нездоровилось.

Откровенно говоря, ничто не мешало посадить модуль, к примеру, в приемную шахту космодрома, очутившись потом сразу же на базе. Даже скафандры надевать не потребовалось бы. Но побывать на Европе и не пройтись по ее поверхности – это уже нонсенс. Так что сотню метров ножками – это нормально, для того и приземлялись.

Покрывающий лед снег или, точнее, изморозь, был белым-белым и невероятно чистым. На Земле такой встретить – редкость. Он ухитрялся блестеть даже в неярком отблеске Юпитера, да так, что сработали автоматические фильтры, затемнив забрало гермошлема. А еще, несмотря на разреженность атмосферы, звук она передавала, и когда под ногами захрустело, то Басов ощутил твердую уверенность, что для сохранения тепла, уюта и чувства защищенности ему требуется поддеть теплые кальсоны. И это в полностью изолирующем от внешнего воздействия скафандре. Маразм!

Кессонная камера оказалась на удивление просторной. Даже с учетом громоздких скафандров, в ней могла бы разместиться группа побольше их раз этак в пять. Строили здесь даже не с размахом – с размашищем! А все потому, что, во-первых, не было проблем с воздухом, а во-вторых, база явно планировалась под основу для чего-то еще более грандиозного. Правда, конкретику могли знать, наверное, разве что в Кремле, но о масштабах говорило хотя бы даже количество привезенных сюда их кораблем грузов. А ведь к Юпитеру транспорты ходили регулярно, почти как трамваи.

Когда они, сняв скафандры, шагнули через высокий порог, то обнаружили, что их ожидают. В этом ничего удивительного не было. И в том, что встречать их вышел лично комендант базы, тоже. А вот то, что он, ожидая гостей, со скучающим видом курил трубку, повергло их в шок. Ну, пятерых-то уж точно. В космосе курить – это уже из разряда ненаучной фантастики, однако именно этим и занимался комендант базы и, по совместительству, начальник юпитерианской экспедиции полковник военно-космических сил России Кузнецов.

Наверное, подобное было возможным только здесь, где не было проблем с воздухом, зато имелась обладающая явным избытком мощности вентиляция. Вот и сидел полковник за стоящим прямо в коридоре небольшим, явно самодельным столом и самозабвенно пыхал трубкой, выпуская в потолок струйки дыма. А судя по пепельнице, на четверть заполненной окурками, предавался столь пагубной привычке не только он.

Увидев вошедших, полковник буквально расцвел в широкой улыбке и, распахнув объятия, шагнул им навстречу.

– Влада, кого я вижу! Ты ли это? Или у меня от старости глаза отказывают?

– Саша, они у тебя не отказывают. Хотя я не представляю, как ты видишь сквозь эту дымовую завесу. Тебе то ли дивизию маскировать поручить надо, то ли в тыл врага засылать – авось, потравятся.

Кузнецов сделал страшное лицо, но, не удержавшись, расплылся в улыбке:

– Да, я такой. И вообще, когда курил товарищ Сталин, Минздрав не вякал.

– Ух ты! – Петрова демонстративно подпрыгнула на месте, благо низкая гравитация наделяла движения этой крупной женщины своеобразной, но не лишенной изящества грацией. – А раньше ты манией величия вроде бы не страдал.

– Раньше молодым был, глупым… – задумчиво ответил полковник. – Сейчас уже немолод. Ладно, Владислава, шутки в сторону. Представь меня своим товарищам, что ли.

Она представляла, а Басов смотрел. И для него стал вдруг ясен смысл походя брошенной фразы генерала Нечипоренко – встретишь, мол, знакомые лица. Действительно, знакомое, куда уж боле. И не то чтобы неприятное, просто навевающее воспоминания.

А Кузнецов подходил, церемонно здороваясь со всеми за руку. Подошел к стоящему последним Басову, всмотрелся – и глаза его стали большими-большими.

– Серега?

Ну да, тогда он был Серегой. А полковник – Сашкой. Сашкой-лейтенантом, пилотом сбитого китайской ракетой штурмовика. И сидели они рядом в грязном, вонючем окопе. Вонючем оттого, что под тонким слоем грязи исправно разлагался какой-то Жунь Хунь, или как его там, и не было никакой возможности перебраться куда-то в сторону.

Штурмовик Кузнецова утюжил тех самых китайцев, что отрезали их роту и, окружив, пытались задавить огнем. Оно и к лучшему, что огнем, потому что это значило – в плен русских, несмотря на объявленную за каждого награду, брать не собираются. Своя шкура дороже – у всех еще в памяти было свежо воспоминание о том, как такая же неполная рота в рукопашной сумела опрокинуть китайский батальон и вырезала его до последнего человека. Так что сейчас никто не хотел рисковать, просто подтянули минометы, благо они у китайцев были чертовски хорошие и мобильные, и принялись обрабатывать окопавшихся русских. А русские… Русские понимали, чем грозит плен, и живыми даваться не собирались. И тут появились штурмовики.