Пока добирались до места, солнце опустилось к горизонту, коснулось раскаленным боком моря.

– Долго еще? – спросил Редондо в тот самый момент, когда начали встречаться приметные ориентиры – узкая бухточка, мимо которой Олег точно проходил в тот раз, круглый пятачок посреди дюн, где обнаружил следы, высохшее раскоряченное дерево. Проклятье, как же неудобно без «компаса»!

– Нет, – ответил он, и тут грохнул выстрел.

В первый миг Олег подумал, что это по неосторожности спустил курок кто-то из своих, из «боевых офицеров». Но услышал жалобный вскрик поручика с бородкой, увидел, как тот заваливается наземь, и на песок брызжет темная, почти черная в лучах заката кровь. Сам упал, перекатился вбок, молясь, чтобы генерал-майор сделал то же самое.

– Ложись! – завопил кто-то, но крик этот перекрыл грохот уже нескольких выстрелов. Засвистели пули, одна прошла над самой головой.

Олег выдернул из-под бока АКСУ, дал очередь в сторону густых зарослей. Спрятаться можно только там…

Оглянулся туда, где оставил Редондо, и обнаружил, что тот лежит на боку, лицо у него белое, как простыня, глаза вытаращены, а из раны в горле толчками выплескивается кровь.

– Ты… иуда… – с ненавистью прохрипел генерал-майор. – Завел… в засаду…

– Нет! – воскликнул Олег. – Нет! Я не знал!

Но Редондо уже не слышал, не мог слышать, глаза его мутнели, а тело сотрясала предсмертная судорога.

Поручик, судя по всему, тоже погиб, но остальные погранцы уцелели, залегли между дюн. Один из них обернулся, и по его перекошенному от ненависти лицу Олег понял, что для этих парней он тоже предатель, враг, которого нужно убить при первой же возможности.

Как же он мог выставить себя таким придурком?! Ведь Цагене вовсе не идиот, и после того, как в учебный лагерь попал чужак, наверняка приказал поставить здесь охрану, чтобы по аномальному участку не бродил кто попало!

– Чарский, возьми Соловья! – приказал тот из пограничников, что оборачивался. – Быстро!

Со стороны зарослей продолжали стрелять, хоть и не особенно прицельно, и сунуться туда Олег не мог. Зато он имел возможность двинуться вперед под прикрытием дюн и, открыв «дырку», перебраться в другой мир, под небо с радугой и газовым гигантом.

Очень, очень соблазнительный вариант… но это тоже ловушка!

Потому что, откуда бы он ни задумал вернуться обратно, он обязательно ступит на землю Центрума на том же самом месте, где ее покинул, а там уж его встретят радостные парни в черных рясах…

Что же делать?

Погранец, откликавшийся на Чарского, полз к Олегу, нацелив на того автомат.

– Вздумаешь дернуться, гаденыш, я тебя мигом положу! – сообщил он на сносном русском. Поляк? Вот уж радость-то…

– Да вы что, с ума сошли? – рявкнул Олег. – Решили, что я вас предал? Это не так!

– Это пусть командиры разбираются, – отозвался погранец. – А у меня приказ есть. Оружие бросай, пся крев!

Он был уже рядом, в какой-то паре метров.

Олег встал на четвереньки, затем на колени, отвел в сторону руку с АКСУ, разжал пальцы, давая автомату упасть на песок. И когда взгляд Чарского последовал за оружием, оставшийся без присмотра Соловьев быстро рванулся вперед.

Ударил изо всех сил, целясь кулаком в подбородок. Боль прострелила от костяшек пальцев до самого локтя, погранец упал на спину, точно сбитый на лету жук. Зашарил руками вокруг себя, заморгал помутневшими глазами, забормотал нечто злобное.

А Олег шлепнулся обратно, поскольку по нему начали стрелять прицельно. Подхватил АКСУ и пополз прочь – к самой воде, а затем на север, в сторону города. Через десяток метров отважился встать и припустил со всех ног, насколько позволяла рана в бедре. Несколько раз вильнул туда-сюда, сбивая врагам прицел.

Оглянувшись, убедился, что погранцы решили уходить в том же направлении, прихватив тела соратников. Да уж, эти парни, воспитанные в лучших традициях корпуса, скорее дадут себя убить, чем оставят кого-то из своих на поле боя, а уж тем более командира.

Им достаточно добраться до пределов города, где на стрельбу обратят внимание…

Но что делать ему, куда податься? Хотя есть одно местечко поблизости, где можно укрыться, пока за ним никто не гонится.

– Не трожь, не купил, – пробормотал Олег, поворачивая на восток, прочь от моря.

Нога разболелась, и он ковылял по песку, точно хромая птица, спотыкался на каждом шагу. Подозревал, что впереди его может ждать засада, то и дело останавливался, вглядывался в заросли. Лишь оказавшись в гуще кустарника, вздохнул с облегчением.

Стрельба тем временем затихла – то ли погранцов перебили всех, то ли охрана, прогнав чужаков от границ аномального участка, сочла свою задачу выполненной. Только в любом случае она в ближайшие часы доложит о случившемся начальству, а затем новости дойдут до Цагене…

Тех, кто осмелился этим вечером прогуляться в дюнах, начнут искать.

Вряд ли проводника по кличке Соловей опознали, но ведь в принципе могли это сделать.

Впереди показался черный купол храма Праведников Чужемирья, но прямиком к нему Олег не сунулся. Для начала залег в укромном месте, выждал некоторое время, убедился, что за ним никто не следит, и только когда сумерки сгустились, отважился выбраться из кустарника. Одежду привел в порядок, автомат спрятал в рюкзак, чтобы хотя бы издалека не выглядеть подозрительно.

Двери церкви были открыты, внутри мерцало робкое сияние цвета топленого масла. Слышался дребезжащий фальцет, принадлежавший отцу Силестру, и несколько женских голосов. Олег в последний раз оглянулся и шагнул внутрь.

Свечи горели на специальной подставке перед алтарем, освещая изображение Священного Ока. Сурово глядели праведники из разных миров, волею цадской церкви собранные под крышей одного храма, среди прочих выделялось круглое, улыбающееся лицо Будды.

– …прославлен в веках же бу… будет! – Голос священника, читавшего вечерний канон, дрогнул, когда он увидел, кто именно вошел в церковь. – И да узрим мы истинное! Ахой!

– И да узрим мы истинное! Ахой! – загалдели прихожанки числом около дюжины и дружно осенили себя знаком Священного Ока.

Олег отступил в сторону, встал в темном углу, где его точно никто не разглядит.

Отец Силестр пришел в себя быстро и остаток службы провел так, словно ничего не случилось. Раздал благословения, поговорил с одной из женщин, что задержалась в храме, обещал другой, что обязательно зайдет утром и посмотрит, как там дела у ее сына.

И только когда они остались вдвоем, обратил внимание на Олега.

– Это ты, муж, страданиям плоти обреченный? – спросил он. – Снова явился? Зачем?

– Приношение хочу сделать.

Золотая монета легко скользнула в прорезь на крышке тяжелого металлического ящика с замком сбоку. Глухое звяканье возвестило, что внутри пусто, что для храма в финансовом плане день выдался не самый удачный.