— Да, можно сказать, небожитель. Мудрик Федор Захарович — второй человек в стране, тайный владыка нашего общества, — с плохо скрываемым сарказмом и раздражением «огорошила» Нина Захаровна.

— Да ладно? — Вадик сыграл крайнее удивился и резко приподнялся, опершись на локоть. — Тот самый? Твой брат сводный? Ничего себе! А ты здесь на зарплату училки прозябаешь? Чего же он тебя — хоть тайно, хоть явно — в Москву не вытащил? Квартира, машина, все такое…

— Я с ним, Вадичка, дружбы не водила. Говорю ж тебе, не видела его ни разу. Не общались мы с ним, мать была жестко против. А потом его родной отец в Суворовское училище отправил почему-то, следы потерялись, я и забыла о нем. Пока мать была жива, слухи до нее доходили, что он где-то в секретных службах, но меня это не интересовало.

А сейчас — ничего мне от него не надо. Я всем довольна, любимая работа, своя квартирка, дочь, того и гляди, внука принесет. Муж вот только рано ушел, я его любила… по-своему. Ну ничего! Живу себе, вот подарки от жизни получаю в лице эдакого мачо… — и она нежно прижалась к Вадиму мягким податливым телом, все еще горячим и слегка влажным.

Вадим ответил на ласку, и они еще с полчаса, на остатках сил, занимались любовью.

— Так что же получается, — спустя несколько минут после внезапно вспыхнувшего «ристалища» философски рассудил Вадик, — у сводного брата твоего и у тебя до замужества фамилии одинаковые и отчества. Но его-то родители где? Отец-то его твоему покойному отцу, надо полагать, братом приходился.

— Нет, просто приятель, друг детских лет, насколько я помню. Поддерживали отношения. Умер Федькин родной отец. Спился, кажется, и руки на себя наложил. А мать еще раньше то ли умерла, то ли ушла к другому. Мама рассказала однажды, но — не помню. Я же не расспрашивала, мне в том возрасте совсем другое было интересно — мальчики, роман с одним, влюбленность в другого, ну, а потом диплом, подружки, путешествия… А он спился и совершил сьюэсайд… — Вадик вопросительно поглядел на нее, — …ну самоубийство по-английски, извини, иногда машинально вылетает словечко, — это я запомнила, мама откуда-то знала, сказала мне как-то под настроение… Но только однажды. Больше на эту тему никогда не заговаривала. Еще помню почему-то, что звали Федькиного отца Сергей Сергеевич. Фамилию вот как-то не запечатлела. Знала в юности, но забыла напрочь. Может, и к лучшему. Про него самого и его родню безопаснее вообще ничего не знать. Мне года четыре назад звонил по телефону какой-то аноним, тоже интересовался, что мне известно про сводного брата. Мудрик тогда еще в тени был, общественность о нем не слышала. Ну, я объяснила, что вместе не жили, никогда его не видела и ни о нем, ни о его родителях понятия не имею. Человек поблагодарил, трубку положил, и с тех пор мне таких вопросов не задавали. Ты, кстати, первый, — и она как-то странно, испытующе взглянула на Вадима.

— Сама понимаешь, мне до его родителей дела нет, как и до него самого, — мягко парировал Жираф. — Но твое как бы родство — это круто. Обещаю никому ни слова. Мне и самому приключения на свою голову искать не резон.

И он перевел разговор на тему изучения иностранных языков, искренне сетуя на свою непросвещенность и юношескую лень, которая теперь выходит ему боком.

— Никаких проблем, буду давать тебе уроки, — игриво заявила Нина Захаровна. — А гонорар… — и она красноречиво прошлась взглядом по его обнаженному крепкому телу, которое Вадик не находил нужным прикрывать тонким шелковым одеяльцем.

Они еще поболтали немного, Вадик сослался на дела, оделся, записал телефон и, нежно поцеловав женщину, пообещал перезвонить через пару дней по поводу занятий с сыном хозяина.

Он ушел. Нина Захаровна полежала еще минут десять, нежась в воспоминаниях о только что пережитых сладких часах, потом взгляд ее, устремленный вверх, на изящную люстру с плафонами в форме кувшинок, стал более серьезным и сосредоточенным, и она потянулась к телефону на прикроватной тумбочке.

— Дусик? Это я. Помнишь, обещала сразу позвонить, если кто-то поинтересуется… ну, им. Вот, звоню. Помощник какого-то богача из поселка «Европа». В школу приезжал, меня конкретно искал для частных занятий. Нет, нет, по телефону ни за что… Завтра приходи к вечеру, соскучилась. Будешь Гераклом, все узнаешь. Слово даешь? Фу, дурачок ревнивый! Не было ничего. Только ресторан. Зачем ему старая тетка! Она только тебе еще нужна, правда, Дусик? Целую!

На том конце провода «Дусик» троекратно чмокнул, имитируя поцелуи, дал отбой и немедленно набрал номер, забитый в «контакты» под именем Резо.

— Я. Привет! Слушай, в Подмосковье первый грибочек пробился. Скажи ребятам, пусть корзинки готовят. Завтра позвоню, определимся с местом. До связи.

Тот, с кем он собрался на грибную охоту, тотчас перезвонил какому-то Леонидычу. Дословно повторил текст. Леонидыч послал неизвестному SMS с одним только словом: «Пришел».

Через час о самом факте встречи некоего человека с Ниной Захаровной Каповой и проявленном интересе к ее отцу и сводному братишке было доложено президенту страны. Сообщивший об этом сотрудник администрации, друг и ближайшее доверенное лицо президента, пообещал подробности завтра к вечеру.

Нина Захаровна погасила ночник и, перед тем, как заснуть, с укором спросила себя, на кой черт ляпнула про пьянство и самоубийство, и еще подлинное имя Мудрикова отца назвала — ее же предупреждали… «Вот дура, сболтнула… Да ладно, никто ведь не узнает» — подумала себе в оправдание, стало ей сразу легче, и она уснула спокойно, благо наступило воскресное утро и в школе ее не ждали.

Сосед по лестничной клетке, бывший машинист башенного крана, а ныне инвалид Домогаев передвигался на костылях, но на зрение пока не жаловался. И слава богу! Уже год как получал ежемесячно по почте небольшую, но приятную сумму от незнакомого ему человека и вопросов не задавал. А просьба — то пустяковая: как придет кто в гости к соседке справа, учителке школьной, — сообщить по телефону. Ничего особенного, просто набрать номерок, позвать Егорова, а услышав отклик «Он в Краснодаре», попросить: «Передайте, пожалуйста, что его спрашивал