Разбудил Баринова шорох под окном. Сначала он спросонок подумал, что это мыши шуршат над головой, – иногда они такие пляски на чердаке устраивали, что Баринов запускал в потолок валенком.

Баринов прислушался. На мышей было не похоже, звук шел откуда-то с улицы, будто кто-то цеплялся за ветхий деревянный карниз. Баринов сразу вспомнил, что совсем недавно точно такое уже было: тогда по окнам ползал «импузантный бугай» – Ингин муж.

«Опять, что ль, приперся? – с неприязнью подумал Баринов. – Так ко мне-то какого хрена лезет? А может, навалять ему по самое «не грусти»?!! Когда еще такой случай подойдет?! К тому ж, раз девочка моя тут прячется от него, ему не повредит прочистка мозгов».

Баринов тихонько встал – ни одна пружинка не скрипнула. Стащил со спинки стула старые джинсы, нашарил у кровати шерстяные носки, сунул ноги в валенки, потом натянул через голову свитер и осторожно, стараясь не скрипнуть ни одной половицей, прошел в кухню. Дверные петли, смазанные маслом, не визгнули. В сенях мощный крюк снял бесшумно, тенью скользнул за порог. Темнотища была – глаз выколи, видать, луна где-то заблудилась. Примкнувшую к окну бесформенную фигуру Баринов увидел издалека. Он в три прыжка оказался возле нее и страшно рыкнул:

– Ну что, хрен «импузантный», мать твою не так, опять приперся?!

Кулак у Баринова зачесался со страшной силой, он уже было пустил его в разбег, как «бугай импузантный» вдруг тоненько ойкнул и опустился в снег под окном.

– Гуся?! Ты?! Гусенька, прости, напугал?!!

– Ага! – заикаясь, отозвалась Инга. – Я... Илья, я... У тебя света нет... второй день... Я испугалась, вдруг случилось что-то...

Илья уже не слушал ее лепетание, он кинулся поднимать Ингу, наступил на край ее длиннополого тулупа, потом сам провалился в сделанную собственноручно по осени ямку для посадки дерева, заброшенную по причине отсутствия энтузиазма. Падая, Баринов вцепился в забор и взвыл волком, почувствовав, как в ладонь его впилось что-то острое...

Через час они сидели в теплой Ингиной избушке и ужинали вкусным рассольником, а на раскаленной докрасна чугунной плите приплясывал весело чайник с цветочками на желтом боку.

Баринов от острой боли – в темноте со всего маху жахнул ладонью по ржавому гвоздю, торчавшему из трухлявой доски, – не помнил, как развивались дальнейшие события. А может, просто не хотел помнить. Ему было хорошо. Инга, как сестра милосердия на фронте, пока волокла его в свой дом, поминутно повторяла:

– Миленький мой, потерпи немножко! Сейчас все будет хорошо! Сейчас все будет хорошо!

И это ее «сейчас все будет хорошо!» звучало как заклинание, он относил его не к своей разодранной ржавым гвоздем руке, а ко всей своей дальнейшей жизни. У него слезы навернулись, Инга их увидела и запричитала:

– Больно, я понимаю, как больно, но сейчас станет легче! И все будет хорошо! Потерпи, Илюшенька...

* * *

«Илюшенька»! Она все-таки сказала так, ему не послышалось, и за это он готов был насадить на гвоздь вторую ладонь.

Дома Инга долго промывала рану, заливала ее йодом, отчего у Баринова резко дергалась левая нога. Когда он вздрагивал от боли, Инга дула ему на ладонь и говорила что-то приятное, и ему хотелось, чтобы рана была большая, и эта перевязка никогда не кончалась. В какой-то момент Инга была так близко от него, что он запросто мог поцеловать ее. И он был уверен, что она бы не оттолкнула его. У него даже мелькнула мысль, что она не просто так надолго задержалась рядом. Но он не решился, и момент был упущен.

Между ними установилось доверие, которое бывает только между близкими людьми. Как будто и не было между ними пропасти глубиной в двадцать лет.

Баринов, перевязанный, как солдат на войне, отсутствием аппетита не страдал, и Инга с удовольствием наблюдала, как он вкусно ест, подливала ему до тех пор, пока он не взмолился:

– Пощади! Это безумно вкусно, но я больше не могу!

– А про какого бугая ты орал, когда из дома выскочил? – вспомнила вдруг Инга.

– А-а, так это... Это не я! Это сторож, Савватий Степаныч, так твоего мужа обозвал!

– Мужа???

– Ну да! Тебя не было, и я тут за порядком следил, за домом твоим. Мало ли что! И как-то увидел следы под окнами, будто кто-то заглядывал. И в моей избе то же самое. Ну, я и пошел к сторожу, поинтересоваться, не жаловался ли еще кто на хулиганов. А он и сказал, что приезжал мужик – это он так сказал про твоего мужа: «бугай импузантный на жипе», спрашивал тебя, сказал, что мужем тебе приходится. Вот...

Баринов помолчал немного, внимательно наблюдая за Ингой. А она как будто забыла о его существовании, задумалась о чем-то.

– Ну вот... А я проснулся оттого, что кто-то в окно заглядывает, и решил, что муж твой снова наведался... А в башке переклинило, думаю, не зря ты тут от него прячешься, вот и решил по-свойски разобраться. Я очень напугал тебя, да, Гусенька?

– Да не в этом дело. – Инга оторвалась от своих мыслей и посмотрела на Илью. – Илюш, я ведь тут в большой тайне от всех живу, вот в чем дело. Есть единственный человек, который знает о месте моего нахождения, но этот человек никогда бы не рассказал об этой тайне моему мужу. Вот я и ломаю голову, откуда у него информация о том, где я скрываюсь?!

У Инги от волнения щеки раскраснелись, прядки волос выбились из хвоста, завязанного на затылке, отчего она стала похожа на ту девочку из далекого детства, которую так любил Илья Баринов. Девочка из детства с недетскими проблемами.

Появление Стаса Воронина встревожило ее.

– Понимаешь, Илюш, я бы не думала об этом, но приходится, и не могу сказать, что это меня не волнует.

– Если не секрет, почему ты здесь оказалась? Нет, ты не подумай, я, конечно, безумно рад, что ты тут появилась, иначе мы не встретились бы с тобой, и все-таки, что произошло и что тебя так тревожит?

Инга внимательно посмотрела на Илью Баринова, как бы раздумывая, стоит ли говорить все. У нее не было боли, но ей было безумно стыдно. И это она сказала Илье:

– Ты даже не представляешь, как мне стыдно!

Инга рассказала ему все без утайки. Баринов точно к стулу прирос. Ну, мать наша дивизия! Хотел было сопернику-мужику клюв начистить, а теперь что получается? Где мужик???

Он прикинул ситуацию на себя, и его едва с души не повело. Говорят, модно сейчас. Это ж что ж за мода такая, когда два мужика в любовь играют?! И Ингу жалко. Он ведь не чужим ей был, любила козла.

Баринов потер щетину на подбородке. Надо было что-то ответить Инге, а он не знал, что на это можно ответить. Он с таким и не сталкивался никогда. Конечно, каждый мужик сам волен своей пятой точкой распоряжаться как ему вздумается. Баринов, например, предпочитал на ней сидеть или лежать, ну, можно еще с горки кататься – тоже очень приятно. Он даже думать бы не стал о любителях нетрадиционных отношений, если бы не Гуся с ее историей. Вот ведь влипла! Баринов попробовал поставить себя на Ингино место, у него не получилось. Наверное, это очень страшно. Будь он женщиной, предпочел бы, чтобы любимый перетрахал всех питерских проституток, чем одного мужика. Хотя, что первое, что второе – противно для женщины, которая доверяла и любила.