Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— На массу подавить это ты мастер, иди, глаза бы мои тебя не видели… — пожелал мне спокойной ночи старпом, ну а я и пошёл, устал я сегодня чего-то.
* * *
«Энтузиаст» рассекает своим носом волны, слышно только шум машины да плеск воды за кормой, наша флотилия осуществляет переход в «Камчатское» море. Из-за низких бортов, палубу то и дело заливает водой, но на ней сейчас никого нет. Все свободные от вахты и отдыха члены экипажа заняли свои посты наблюдения и ведут поиск попутной добычи. Даже на переходе флотилия не прекращает охоты.
Сегодня я составил компанию Толику, и мы вдвоём с ним стоим в бочке, обшаривая взглядом море. Не разговариваем, а просто стоим рядом, стараясь не обращать друг на друга внимание, Толян так и не смерился с тем, что я его «подставил». В бочке мы привязаны к мачте, хотя бочка и довольно высокая и ограждение достаёт нам до верхней части груди, но при резких манёврах китобойца, она накланяется очень сильно, а в штормовую погоду так вообще, чуть ли не горизонтально может ложиться, поэтому мы всегда страхуемся. Сегодня я с биноклем, забрал его у Питерсона. Он захворал и сейчас в своей каюте, сказал звать его только тогда, когда нужно будет готовить пушку и стрелять. На моё предложение заменить его, он посмотрел на меня как на идиота и в резких, в основном норвежских, выражениях дал понять, что к пушке я встану, только перешагнув через его труп. Ну и ладно, не очень-то и хотелось… я уже третий час прилежно, но безрезультатно просидел в этой бочке на фок-мачте и эти «качели» начинали уже надоедать (была легкая зыбь, но… это же китобоец!). На нашем корыте и возле пирса кого ни будь обязательно укачает!
— Стая птиц! — вдруг орёт мне на ухо Толян, я оборачиваюсь на него, собираясь сказать всё, что про него думаю, но тут же замечаю довольную улыбку на его лице, а китобоец, повинуясь его жесту, круто поворачивает в ту сторону куда он указал и я, забыв о своих намерениях, цепляюсь обоими руками в ограждение бочки.
Мы что блядь, на птиц из пушки будем охотиться?! Не знал, что флотилия ещё и этим занимается, только вот нахрена нам чайки? Их тоже на жир и муку пустят?
Тем временем китобоец полным ходом несётся к птичьей стае, и скоро я замечаю, что море клокочет и аж серебренное в том месте, где птицы устроили натуральную вакханалию. Что это?!
— Это сельдь Витька! — почему-то очень возбужденно и забыв о нашей вражде сообщает мне Ашуров, и кричит уже громче, что бы было слышно на мостике — Сельдь!
На мостике нездоровое возбуждение, а на палубе появляется Питерсон, который почти бежит к пушке и машет мне рукой. Я, вздохнув отвязываюсь и выбираюсь из бочки на ванты. То птицы, то сельдь, мы китобои или кто?!
— Там горбачи или сельдяные киты точно есть! — с ходу сообщает мне Питерсон, который выглядит неважно, у него температура — когда они охотятся на сельдь их легко добыть!
— Пять китов! Нет! Семь! Горбачи! — это оставшийся в бочке Толян отрабатывает свой хлеб — тридцать китов!
Ого! Столько много я и по телевизору не видел! Очень скоро и все остальные на китобойце смогли наблюдать высокие фонтаны горбатых китов. Они ходят кругами вокруг серебряного пятна на глади моря и время от времени выпрыгивают из воды показываясь почти полностью, их грудные плавники напоминают руки, они очень длинные. Красиво развернувшись в воздухе, киты падали прямо на косяк сельди и скрывались под водой. Время от времени горбачи выскакивали к самой поверхности подышать, пускали два-три коротких фонтана, а то и один, и затем снова опускались на небольшую глубину продолжать рыбную ловлю.
— Сельдь глушат, а кругами ходят, чтобы в более плотный косяк её сбить — к нам на бак поднялся боцман и вступил в разговор — мы это называем «окосячивают». Не видел Витя ещё горбачей?
— Нет — отвечаю я — в живую не видел, только на картинке.
— Эти засранцы хитрые. Виш чего придумали. Они ещё друг на друга косяк гнать могут. Один стоит, пасть открыл, а другие на него сельдь гонят, а потом меняются. По очереди косяк гоняют.
Гонять косяк по очереди, это по-нашему! Эти киты сразу стали мне симпатичны. И глушат и косяк гоняют, нормальная такая босота, а мы сейчас навроде ментов, или селёдочного патруля, за геноцид селёдки с них спрашивать будем, ох и прольётся сегодня невинной кровушки…
Толик крикнул предупреждение, ясно было видно, как у самого бака вынырнули три горбача одновременно, как наклонился к пушке Питерсон и выстрелил, и средний крупный горбач получил в бок гарпун, причем летевший с гарпуном линь сильно стегнул ближайшего горбача. Глухо взорвалась граната внутри кита, это тоже было ясно слышно, и он, выпустив кровавый, зловонный фонтан который накрыл бак китобойца и всех, кто на нём стоял, медленно перевернулся вверх брюхом. Его длинные грудные плавники еще судорожно вздрагивали и из пасти толчками выбрасывалась сельдь… Меня чуть не вырвало, да и не только меня, водичка, мягко говоря, «неприятная». Все другие киты исчезли и только сельдь переливалась у самого борта, да медленно тонула, туша убитого горбача. Я вздрогнул и очнулся от звука заработавшей лебедки, которую привёл в действие боцман, и горбача, подтащили к носу судна. Когда кит появился на поверхности открылось жуткое зрелище, огромный язык вывалился, кровь ключом била из раны, окрашивая воду все дальше и дальше, казалось, китобоец стоит не в море, а в кровавой луже, которую обрамляет серебро косяка сельди. Убитый кит был страшен и не только своей кровавой смертью, но и тем, что весь был покрыт как бронёй наростами раковин. Дело в том, что горбачи сильно обрастают раковинами коронул. На эти раковины в свою очередь садятся «морские уточки».
— Витька! Чего стоять! Заряжай! — Питерсон торопит с заряжением пушки, так как Толян снова заметил вспугнутых нами горбачей, которые продолжали свою охоту за сельдью.
— Пара синих с права по борту! — снова кричит Толян.
Питерсон скрипит зубами и сам бросается к шлангу компрессора вырывая
