мне об этом сам рассказал. А вот насчет подозрительного… Да все там было подозрительно! Тела, кровь везде. Следы эти на снегу, в лес идущие, но это я и сам видел, а вот насчет того, что только он заметил… Не знаю, тут вам с ним бы пообщаться, да он в Америку перебрался.

– Может, он видел кого-нибудь рядом с фермой? Огни в лесу?

– Не могу знать. Если он и видел чего, то мне не рассказал. Да мы с ним, в общем-то, и не особенно дружны были. Не враждовали, вы не думайте, но и не приятельствовали. Так, коллеги. А вот насчет передвижения тел – было такое. Этот Шлиттенбауэр сам нам рассказал, что двигал тела в сарае. Говорил, что сына искал, а мальчика прямо в коляске убили.

– Понятно. Давайте вернемся к вам. Вы остались с проводником в его машине…

– Ну да. Я в автомобилях не спец. Он стоял мотором занимался, а я когда в машине сидел, а когда ему помогал. Потом он закончил и мы поехали.

– В какое время вы были на ферме?

– Около половины десятого. Проводник меня высадил, а сам отпросился, сказал, что ему к жене надо, ну я его и отпустил.

– Вы записали его имя, адрес и номер машины?

– Нет, но я сказал ему отметиться на следующий день в участке, что это он обратился в полицию с сообщением об убийстве.

– Он сделал это?

– Ой! Вот этого не знаю…

«Никчемный идиот!»

– Понятно. Рассказывайте дальше. Вы прибыли на ферму в половину десятого и встретили там Носке…

– Да. Но я сначала не Носке встретил – он внутри дома был – а Шлиттенбауэра. Подозрительный мужик, хочу вам сказать. Он, вроде как, роман крутил с одной из жертв. Она от него ребенка даже прижила. Вы представьте: находите вы свою бывшую женщину и своего ребенка убитыми вместе с еще четырьмя людьми… Любой нормальный человек будет злиться, биться в истерике или плакать, а этому хоть бы хны. Спокойный, вежливый – все показал, будто это его дом был. В общем, сразу он мне не понравился, я тогда еще подумал, что это он их всех поубивал, а потом прикинулся, что тела нашел, чтобы подозрения от себя отвести…

– Вы видели следы? – Вновь вступил Франц.

– Да, видел… И в доме, и от дома к лесу шли. Тогда снег еще лежал, их можно было хорошо разглядеть. В доме, помню, следы кровавые из кухни в комнату этой кухарки, потом в детскую, а потом по дому петляли – будто искал что-то душегуб…

– Вы можете что-нибудь сказать о подошве оставившей эти следы?

– Там с заклепкам была подошва – заклепки хорошо были различимы в следах. Носке сказал, что это армейские сапоги были, но, по-моему, он путает что-то – на армейских сапогах стального носка не было. Я в армии служил, видел подошвы солдатских сапог. Носке вроде тоже служил, правда на Западном фронте, но почему-то перепутал, а может, просто не обращал внимания на сапоги, когда служил.

– Какой была обстановка в доме?

– Какой?.. Странной она была, будто не сопротивлялся никто. Все на месте, все прибрано. Они уже спать готовились, когда он напал, может, поэтому не оказали сопротивления.

– Как лежали тела?

– Тела?.. Тела… Вы курите?

– Да.

– Угостите, пожалуйста.

Хольгер дал Раушу папиросу и огня. Руки Иоахима немного дрожали, а лицо было отрешенным. Ему явно было очень неприятно вспоминать об этом.

– Я тела не трогал, поэтому подробно описать их не смогу. Те, что в сарае лежали, были почти прямо у входа. Помню еще, когда только приехал, спросил у Носке, где, мол, тела? Он в сторону сарая головой мотнул, не сказав ничего, а я дверь открыл и сразу на них наткнулся, чуть не споткнулся об них. Я вам так скажу: разных мерзостей я в жизни повидал, но вот именно тогда я чуть не обделался от страха, вы уж простите мне такое… такие выражения. Тот, кто это сделал… Он не человек, не может обыкновенный человек, как мы с вами, такое сотворить!

– Какое положение занимали тела в сарае?

– Какое?.. Свалены они в кучу были, да соломой присыпаны. Я как тела увидел, сразу из сарая вышел. Спросил у Носке где, мол, еще трое? Я в первый раз, как в сарай зашел, только три трупа увидел. А он мне отвечает, что четыре в сарае, два в доме. Ну, я зашел обратно в сарай – смотрю, действительно четыре. Я девочку не заприметил с первого раза, хотя она прямо сверху на матери лежала. Там столько крови было… Что ему малышка могла такого сделать, что он ее изрезал так? Это же просто ребенок! Простите, можно еще папиросу?

Хольгер вновь поделился с Раушем куревом, а Франц беспощадно задал следующий вопрос:

– А тела в доме?

– Кухарку в ее комнате нашли. То же, что и с остальными – забил по голове до смерти. Я потом узнал, что она только в вечер убийства на ферму приехала. Вот уж не повезло! А мальчик в коляске своей был. Даже его не пожалел… Он хотя бы без боли погиб – глаза закрыты были, скорее всего спал, когда его…

– Что было дальше?

– Ну, мы дом и участок осмотрели с Гансом, да только поздно уже было, темно, не видно ничего. Да и… мы же были просто полицмейстерами, а там следователь нужен был, настоящий детектив. Поэтому мы решили переночевать там и дождаться его. Я, каюсь, не смог себя заставить на ферме остаться рядом с трупами. Я когда на следующий день узнал, что убийца еще в доме несколько дней прожил, у меня душа наизнанку вывернулась. Настоящий зверь…

– Где вы ночевали?

– На одной из соседних ферм. Меня хозяева пустили, даже попросили. Оно и понятно – к тому моменту вся округа об убийстве знала – людям страшно было, тем более, когда из окна эту треклятую ферму видишь, а тут полицейский в доме. Всяко спокойнее, хотя и меня, признаюсь, потряхивало изрядно.

– А Носке?

– Носке вообще умалишенный! Он там остался на ночь. На ферме! Говорит, мол, а вдруг преступник вернется. Уж как я не уговаривал – он встал на своем и все. Хорошо, что с ним ничего не случилось за ту ночь, но вот в то, что он хоть на мгновение задремал, я ни в жизнь не поверю, уж я в тепле и безопасности глаз всю ночь не мог сомкнуть. Когда я уходил там еще Шлиттенбауэр