– Да, я был здесь. Меня на следующий день, после того как тела обнаружили, опрашивал следователь.

– И что вы ему сказали?

– Правду, что не видел ничего. От меня тот дом плохо видно было – далеко, да и ферма Волькенштейна загораживала. Жена моя, покойная ныне, тоже ничего такого мне не рассказывала. Помню, что дым шел из труб, его видно было, а больше ничего особенного не видал.

– Может быть, в лесу какие-нибудь огни были?

– Может и были, да только мало ли какие огни в лесу могут быть…

– Как бы вы охарактеризовали Груберов?

– Не любили их здесь, вы наверняка знаете почему. Андреаса с женой совсем не привечали, а вот Викторию жалели. Я с ними не особенно-то общался. Пару раз повздорил с Андреасом, не помню уже по какому поводу, но с ним все хотя бы пару раз повздорили. Да в гости к жене Виктория иногда захаживала. Они обе травничали, на этой почве и приятельствовали. Дочка Виктории и Карла, помню, бойкая была очень, как-то в дождь прибежала к жене с травой, которую в поле нарвала, и давай ее допрашивать: «А это что за трава? А эту как надо заваривать?» И все это без смущения какого-то. Меня потом, когда про убийство узнал, уж такая злоба взяла. Бедные дети…

– А Карла Габриеля вы знали лично?

– Немного. Он из Лаага был. Спокойный такой парень. Мне показался очень толковым малым. Они вроде еще с детства с Викторией знакомы были, но врать не буду – точно не знаю. Так или иначе, долго они вместе не пожили. Не хочу пустые сплетни гонять, но говорят, что не смог он под одной крышей с Андреасом жить и терпеть его отношения с Викторией. А потом Война началась. Насколько я знаю, он погиб.

– Вы военных в окрестностях в дни, когда убийство произошло, не видели? Может, следы от армейских сапог? – Франц впервые вступил в разговор.

– Не помню, может и был кто-нибудь. Да только ничего подозрительного не было точно.

Майер больше не имел вопросов и, казалось, утратил интерес к разговору, уставившись в окно.

– А что вы можете сказать о Лоренце Шлиттенбауэре?

– Знал, что вы про него спросите… Его еще тогда подозреваемым номер один сделали, хотя по мне, глупость это. Он ведь забрать Викторию хотел, жениться на ней, усыновить ее детей, причем и дочку тоже. А ведь слухи нехорошие ходили, что дочка у Виктории не от Габриеля, а от Андреаса, да и сын не от Шлиттенбауэра… Так оно или не так, судить не возьмусь – слухи есть слухи. В общем, не верю я, что Лоренц их убил. Кроме того, ну сами посудите – зачем бы Шлиттенбауэру оставаться в доме после убийства, тем более, что я его видел в Кайфеке в один из тех дней, когда убийца должен был сидеть на ферме?

– Вы знаете, где он сейчас живет?

– Там же, где и тогда, в деревне, третий дом слева по Браунштрассе…

Франц отвлекся от созерцания пейзажа и вновь вступил в разговор:

– А где мы можем найти хозяев ферм соседствовавших с фермой Груберов?

– На кладбище, молодой человек. Тобиас Волькенштейн умер в 24-м году, а его супруга и вовсе до Войны. У них был сын Якоб, он еще при жизни старика переехал в Шробенхаузен и я его последний раз видел на похоронах Тобиаса. А Циммеры умерли в 26-м один за другим с интервалом в неделю, насколько мне известно, детей у них не было.

– А кто сейчас владеет этой землей?

– Никто. По крайней мере, никто за ней не следит. Дом Груберов снесли еще в 23-м. Оно и понятно – наследников у Груберов не нашлось, а продать дом с такой историей было гиблой затеей. А вот дома Циммера и Волькенштейна снесли почти одновременно, в июне 26-го года. Я почему так точно запомнил-то – месяц всего со смерти Кунигунды и Эриха прошел…

«И фотографии дома были изъяты из полицейского архива в июне 26-го. Неужели дело в праве владения землей?..»

– Что, просто пригнали технику, снесли дома и уехали?

– Именно так. Я сначала подумал, что кто-то купил оба участка и на них сейчас начнется какое-то строительство, но в итоге получилось то, что вы сказали: приехали, снесли и уехали.

– Скажите, а кто из ваших соседей в 1922-м уже жил здесь и может нам помочь в этом деле?

– Далее по дороге живет фрау Штробль, но она уже тогда была пожилой женщиной, а сейчас испытывает очень серьезные проблемы с памятью, так что вы едва ли сможете что-то у нее узнать. Есть еще Мария Шульц с мужем, но она, напротив, тогда была десятилетней девочкой и тоже, скорее всего, ничего конкретного вам не скажет. Остальные переехали сюда позже этого срока. Вам лучше поспрашивать в деревне – там живет много людей знавших Груберов.

– Спасибо вам за помощь.

– Не стоит. Это дело снова открыли?

– Его и не закрывали, просто теперь отправили на доследование.

– Ну что же, удачи вам. Вдруг у вас получится сделать то, что не удалось вашим коллегам одиннадцать лет назад. Я буду искренне рад, если ублюдок, совершивший это, получит по заслугам.

– Сделаем все, что сможем. Доброго дня.

– До свидания, господа.

– Нет никаких причин ехать на то место, где стояла ферма. Предлагаю сразу проехать в Кайфек. Надеюсь, удастся сегодня допросить Шлиттенбауэра.

Франц кивнул, но Хольгер скорее разговаривал сам с собой. Они снова тряслись на раскисшей дороге. Облака, копившие мировую скорбь, уже начинали орошать ею землю. Минут через двадцать должен был начаться настоящий ливень.

Вюнш увидел впереди поворот налево. Не дорога, а скорее тропа, ведущая к тому месту, где некогда стояла ферма Груберов. «Там ничего нет. Ни дома, ни сарая, ни следов. Это пустая трата времени» – логика, казавшаяся столь твердой и выстроенной, на самом деле уже уступила в неравном бою с инстинктом. Вюншу нужно было там побывать. Не было ни одного шанса найти там что-либо кроме грязи и пыли, но острая потребность, поселившаяся в голове Хольгера, как только они въехали в эту долину, не могла больше оставаться неудовлетворенной, поэтому он крутанул руль и повернул налево.

– «При проведении любого расследования посещение места преступления – первейшая необходимость. Полицейский не должен пренебрегать работой на месте преступления независимо от его расположения, доступности и возможной степени сохранности улик…» – Хольгер процитировал вслух слова оберкомиссара, который вел курсы повышения квалификации, позволявшие полицмейстеру