На месте аварии, под высокой эстакадой собралось не меньше пятисот человек – стояли на обочинах, у парапетов, привлеченные известием, что киноактриса чудом избежала смерти. Сколько из них полагали, что актриса уже умерла, заняв место в пантеоне жертв автокатастроф? На съезде с эстакады зрители жались к перилам в три ряда и глазели на полицейские машины и «Скорую помощь» на развязке с Вестерн-авеню. Над головами высилась пробитая крыша автобуса. Освещенная яркими прожекторами, моя машина лежала рядом с автобусом. Покрышки не сдулись, но в остальном машину было не узнать, словно она получила удары со всех сторон, снаружи и изнутри. Воэн несся по полотну эстакады на максимальной скорости, пытаясь взлететь в небеса.

С верхней палубы автобуса извлекли последних пассажиров, однако глаза зрителей были устремлены не на жертв аварии, а на искореженные автомобили в центре сцены. Неужели люди видели в этих машинах образец собственного будущего?.. Одинокая фигура киноактрисы стояла рядом с шофером, прижав ладонь к горлу, словно защищая себя от видения смерти, которой едва сумела избежать. Полицейские, санитары, напиравшие зеваки, прижимающие друг друга к полицейским машинам, оставляли пустое пространство вокруг актрисы.

Полицейские мигалки привлекали на место аварии все новых зрителей – они шли из жилых высоток Нортхолта, из круглосуточных супермаркетов на Вестерн-авеню, из машин, застрявших на эстакаде. Освещенное снизу прожекторами, полотно эстакады превратилось в авансцену, видную за мили над окружающими дорогами. По пустынным переулкам и пешеходным зонам, по площадям затихшего аэропорта зрители шли к огромной сцене, нарисованной логикой и красотой смерти Воэна.

Вчера мы с Кэтрин ездили на полицейскую стоянку, куда отвезли остатки моего автомобиля. Я получил ключ от ворот у дежурного – остроглазого молодого человека, которого уже видел раньше, когда он руководил эвакуацией машины Воэна с улицы у нашего дома. Наверняка он понимал, что Воэн планировал столкновение с лимузином киноактрисы, много месяцев собирая материалы: от угнанных машин до фотографий совокупляющихся парочек.

Мы с Кэтрин шли через ряды автохлама. На стоянке было темно, светили только уличные фонари, отражаясь в побитой хромированной отделке. Сидя рядом на заднем сиденье «Линкольна», мы с Кэтрин занялись любовью – по-быстрому, словно исполняя ритуал; ее влагалище выпустило, сократившись, струйку спермы; ягодицы Кэтрин, оседлавшей мою талию, крепко прижимались к моим ладоням. Я заставил ее встать надо мной на колени и собрал вытекающую сперму в ладонь.

Потом я нес сперму в ладони, пока мы шли среди машин. Свет низко расположенных фар перерезал наши колени – у дежурки остановился открытый спорткар. Две женщины за лобовым стеклом вглядывались в темноту, поворачивая машину, пока фары не высветили остатки расчлененного автомобиля, в котором погиб Воэн. Пока Кэтрин поправляла одежду, я, приоглядевшись, узнал доктора Хелен Ремингтон. За рулем сидела Габриель. Мне показалось правильным, что они приехали сюда взглянуть на то, что осталось от Воэна. Я представил, как две женщины объезжают стоянки и автострады, связанные в их памяти с одержимостью Воэна, и отмечают их нежными объятиями. Я порадовался за Хелен Ремингтон – ее извращенность возросла, она обрела счастье в шрамах и увечьях Габриель.

Когда они уехали – Хелен держала руку на плече Габриель, пока та разворачивала машину, – мы с Кэтрин двинулись вперед. Просовывая руку в разбитые лобовые стекла и пассажирские окна вокруг меня, я мазал спермой приборные панели и щитки, трогая их в самых деформированных местах. Мы остановились у моего автомобиля; остатки салона блестели от крови и слизи Воэна. Приборная панель была покрыта черным фартуком человеческих тканей, как будто кровь наносили краскопультом. Спермой из ладони я пометил разбитые приборы и органы управления, в последний раз очерчивая контуры Воэна. Отпечатки его ягодиц словно застыли среди остальных следов на искореженном сиденье. Я размазал сперму по обивке, потом нанес ее на острие рулевой колонки, окровавленное копье приборной доски.

Мы с Кэтрин отступили на шаг, разглядывая слабо светящиеся в темноте капельки, первое созвездие нового зодиака в нашем сознании. А затем продолжили бродить среди разбитых машин; я положил руку Кэтрин себе на пояс, прижав ее пальцы к моему животу. Я уже понимал, что разрабатываю элементы собственной автокатастрофы.

А пока машины нескончаемым потоком движутся по эстакаде. Авиалайнеры поднимаются над взлетными полосами, унося остатки спермы Воэна к приборным доскам и радиаторным решеткам тысяч бьющихся автомобилей, к согнутым ногам миллиона пассажиров.

Мечта о том, чтобы оказаться на необитаемом острове, по-прежнему неодолимо влечет нас, как ни малы наши шансы действительно попасть на какой-нибудь коралловый атолл где-то в Тихом океане. Но «Робинзон Крузо» – одна из первых книг, которые мы читаем в детстве, и фантазии не умирают. Нас очаровывают все эти проблемы выживания и задача по созданию действующей модели буржуазного общества со всем его обилием и комфортом – то, с чем так успешно справился Крузо. Это необитаемый остров в качестве приключения на выходные. С полным запасов разбитым кораблем, удобно засевшим на ближайшем рифе, словно магазин по соседству.

А если серьезно, то существует определенный вызов в том, чтобы вернуться к нашей более примитивной природе, лишиться моральной поддержки со стороны системы, утратить самоуверенность, привитую нам цивилизацией. Сможем ли мы одолеть свой страх, голод и одиночество, найдем ли в себе достаточно мужества и хитрости, чтобы справиться со всем тем, что направит против нас стихия?

А на более глубинном уровне существует и потребность господствовать над островом, потребность превратить эту безымянную территорию в продолжение нашего сознания. Таинственный, окутанный облаками пик, обманчиво тихая лагуна, гниющие мангровые заросли и укромный источник чистой воды – все это таится на периферии нашей психики, полнясь всевозможными соблазнами и опасностями, как, наверное, жило и в душе у наших первобытных предков.

Пусть атолл в Тихом океане недостижим, но существуют другие острова, гораздо ближе к дому, – иные из них всего в нескольких шагах от тротуара, по которому мы шагаем каждый день. Они окружены не океаном, а бетоном, огорожены бронированным забором и стенами из бомбонепробиваемого стекла. Каждому горожанину знаком постоянный подсознательный страх из-за аварии с электропитанием оказаться заточенным в туннеле метро или застрять на выходные в лифте на верхних этажах покинутого всеми учреждения.

Проезжая через испещренный знаками перекресток, где вроде бы предусмотрены все возможные опасности, за крутыми откосами мы мельком замечаем треугольник пустыря. А что, если по какому-то странному стечению обстоятельств у нас лопнет шина и нас выбросит через ограждение на забытый островок, засыпанный камнями и заросший сорной травой, вне зоны видимости камер наблюдения?

Лежа со сломанной ногой у перевернутой машины, как мы продержимся до прибытия помощи? Как мы привлечем внимание, как подадим знак отдаленным пассажирам, несущимся на автобусе в лондонский аэропорт? Как нам поджечь свой автомобиль, когда возникнет такая необходимость?