Ее белокурые волосы, натурального пшеничного цвета с золотым оттенком, прежде завязанные в небрежный пучок, теперь рассыпались по плечам, аккуратно подстриженные.

Макияж был нанесен весьма умело, это Наташа сразу отметила, голубые глаза девушки стали больше и словно глубже. Рот был подведен не кроваво-красной помадой, которой Неля прежде пользовалась, а на три тона светлее, натурального оттенка, отчего рот выглядел классически красивым и придавал лицу девушки чуточку лукавое выражение.

Словом, у гостиницы ее ждала красавица, лишь отдаленно напоминавшая Нелю Новикову.

— Это твоя подруга? — пробормотал удивленный Валерка, почти не разжимая губ. — Да она моложе тебя лет на десять.

— Не хами сестре! — притворно рассердилась Наташа. — Не на десять, а всего на семь. И вообще ты не хотел ехать.

— Это была ошибка… А вот ты чего сидишь? Иди, девочка ждет.

Действительно, Неля вертела головой, вглядываясь в идущих мимо гостиницы женщин.

— Знаешь, Валер, иди к ней и приведи сюда. Я помашу из машины.

— Ты же не инвалид, — стал было сопротивляться брат. — Что же, ты и пяти метров пройти не сможешь?

— Иди, тебе говорят! Она не видела меня с животом.

— Авось не испугается. У тебя же там не мина, ребенок.

— Для того городка, из которого она приехала, ох какая мина!

— Ничего не понимаю, — фыркнул Валерка, но вышел из машины и направился к гостинице.

Он что-то говорил Неле, но она смотрела на него недоверчиво, пока не взглянула туда, куда он предлагал. Сидящая в машине Наташа помахала ей, и девушка заторопилась к машине, опережая Валерия.

— Наталья Петровна, вы так похорошели! Поправились, — заговорила она, едва открыв дверцу, но тут же сбилась, взглянув на Наташин живот. — Я вообще-то ненадолго, у нас через час занятия с хореографом.

— Ничего, мы успеем попить чайку, поговорить, а потом брат отвезет тебя обратно. Валер, у тебя на ближайшее время нет никаких дел?

— Никаких, — живо откликнулся тот.

Вот так всегда: для чужого человека наизнанку вывернется, а если бы сестра попросила о том же для себя, отговорился бы ужасной занятостью.

Родители Селивановы уехали на дачу, так что в доме никого не было.

— Какие у вас высокие потолки! — восхищалась Неля. — И комнаты большие.

— Родители по своему вкусу строили, — улыбнулась Наташа. — Мама поначалу возражала: мол, зачем такой высокий дом, шторы придется вешать только с помощью лестницы, а потом и самой понравилось. Папа ее успокоил — шторы вешают не каждый день, да и сын зря, что ли, под метр девяносто вымахал!

— Брат у вас высокий, — сказала Неля, — с ним любая девушка может не бояться каблуки носить.

— А что так печально?

— Да я почему-то все больше невысоким мужчинам нравлюсь. Наш директор говорил: Новикова, ты уже горбиться начала. Роста своего стесняешься, что ли? Так напрасно. Высокую женщину и в толпе видно. А начальник цеха нет-нет да дылдой и обзовет… Сам-то маленький, метр с кепкой, вот и насмехается.

— Ничего, будет и на твоей улице праздник, — успокоила Наташа, усаживая гостью за стол. — Встретишь высокого, который будет тебе под стать.

Пока закипал чайник, она ставила на стол варенье, мед, пироги, которые напекла вдвоем с матерью. В какой-то момент Наташа встретила напряженный взгляд Нели, с которым та рассматривала ее живот. Девчонка так и не научилась скрывать свои чувства — на ее лице последовательно отразилась вся гамма: от удивления до разочарования.

— Вы замужем, Наталья Петровна? — наконец выпалила она.

— Нет, с чего ты взяла… Ах, это. Это не то, что ты думаешь.

— Хотите сказать, это не беременность? Опухоль?

Наташа едва сдержалась, чтобы не расхохотаться: Неля все понимала буквально.

— Беременность. Только, как говорится, нездешнего происхождения. Я ее с собой привезла.

— Неужели это ребенок Валентина Николаевича?

— Увы, это так.

— Вот бы он порадовался.

— Порадовался? Но почему ты говоришь о нем в прошедшем времени? Он умер?!

Стоило Наташе столько времени уверять себя, что Валентин для нее ничего не значит, а происшедшее между ними всего лишь эпизод, случай. Мало ли, кто с кем может очутиться в постели… Она нарочно унижала себя и их с Валентином отношения такими вот мыслями, как будто для нее переспать с мужчиной ничего не стоило.

Но вот объявилась Неля, заикнулась о Валентине, и в один момент будто слетели все покровы и обнажилась самая суть жизни Наташи, которую она до сего времени не осознавала. Валентин — единственный мужчина ее жизни. Ей никто больше не нужен! И ни с кем, кроме него, она никогда не будет счастлива!

В момент с ней что-то случилось. Откуда появилась эта экзальтация? Разве совсем недавно не уверяла она себя, что Пальчевского нужно забыть?!

Она не замечала ни удивленных глаз Нели, ни ее попыток сказать ей что-то, а продолжала выкрикивать:

— Где он? Что, что с ним случилось?!

— Нет, он не умер, — наконец выговорила Неля. — Вы так волнуетесь, Наталья Петровна, вам же вредно… Хотя для него, наверное, лучше бы умереть.

— Что ты такое говоришь? — Испуг несколько ослабил свою хватку на горле Наташи. — Погоди, кажется, я догадываюсь: его посадили?

— Вы имеете в виду тюрьму? Наталья Петровна, как вы можете такое даже предполагать? Валентин Николаевич — честный человек.

— Тогда почему ты так сказала: лучше бы умер?

— Понимаете, Наталья Петровна, он уже не главный механик нашей фабрики. И вообще он у нас больше не работает…

— Кто же он теперь?.. Хочешь сказать, уехал из города?

— Куда же ему ехать? Да и не на что. Разве вы не знали, Валентин Николаевич детдомовский. Сирота. У него из родни — никого.

И в самом деле странно, почему Наташа не знала такие элементарные вещи о человеке, который до сих пор для нее важен, как выяснилось?

И никогда ей об этом не говорила Томка. Она вообще никогда ничего о Валентине не говорила, только о себе. А Наталья и не спрашивала. Свинья!

Эк ее несет! Готова уже саму себя уничижать. Наталья не спрашивала о Валентине. А почему она должна была спрашивать? Тогда он был мужем Тамары и между ними не было и намека на какие бы то ни было отношения…

— …Да и не нужны никому такие, как он.

Неля продолжала говорить… Кстати, что она такое говорит?!

— Какие — такие? — изумилась Наташа. — Неля, ты всегда так хорошо к нему относилась, и вдруг! Валентин не мог в одночасье стать вдруг человеком, который никому не нужен.

Однако слова осуждения гостью из Наташиного прошлого не смутили. Она посмотрела на нее не то чтобы с укором, а с сожалением: мол, сказала бы тебе, да не хочу волновать, в твоем-то положении!