«Как убить осьминога?» – спрашиваю я продавца. «А вот так», – говорит он, берет одного за голову и выворачивает наизнанку, выжав внутренности на щупальца. Я понимаю, что сейчас не лучшее время рассказывать, какие осьминоги игривые компаньоны, и вместо этого спрашиваю, мертвы ли вон те, в другом ящике. Никто не может сказать точно, но, наверное, уже мертвы. Зато более чем живы крабы майя: большие, темные, оранжевые и цепкие. Они почти неподвижны, пока помощник не хватает одного за лапу.

Дальше в этом огромном павильоне меня ждут горы акул – синих и мако. Мако – самые быстрые из всех акул. Они способны разгоняться до тридцати двух километров в час, что в несколько раз быстрее олимпийских рекордсменов. Они могут вырасти до четырех с лишним метров в длину, ныряют глубже восьмисот метров и выпрыгивают из воды на несколько метров, чтобы поймать добычу. Здесь, однако, важен их вес: тридцать, сорок, пятьдесят килограммов.

Главное событие – это примерно дюжина меч-рыб, самая большая из которых весит сто пятьдесят семь килограммов. «Это еще немного, – говорит мой проводник, портовый рабочий по имени Хесус. – Попадаются по двести с лишним». Рыба так велика, что ей, чтобы уместить в торговом ряду, пришлось отпилить меч. На этикетке сказано, что она выловлена в северо-восточной части Атлантики.

Фраза «как вынутая из воды рыба» немного несправедлива. Конкретно меч-рыба – ее размер, изгибы, сияние – и вне родной среды выглядит величественно. Здесь мы можем оценить ее так, как, наверное, никогда не смогли бы сделать в ее естественной среде. Мы редко видим морских обитателей, пока их не убьем.

Я спрашиваю одного продавца, как оценить качество рыбы. «Нужен опыт, – вздыхает он. – Годы опыта». Он представляется как Пако и, от жалости или от скуки, начинает краткий инструктаж. Самое главное, объясняет он, это понять, как давно рыбу достали из воды. Судно может пробыть в море целую неделю, и улов первого дня иногда стоит в два раза дешевле, чем второго.

Он тычет меч-рыбу в глаз, чтобы проверить блеск, и раздвигает жабры, чтобы я увидел, черная ли внутри плоть. Он стирает лед с ее боков, чтобы я смог оценить кожу. Мне кажется, что я что-то уловил, но тут Пако начинает с энтузиазмом рассказывать о форме живота меч-рыб. Ну да, думаю я. Мне в любом случае не нужно сто пятьдесят семь килограммов мертвой рыбины.

Пако жалуется на китайских рыбаков, которые применяют сети, не пропускающие молодняк. Он жалуется на пластмассу и изменения климата. Сам он был в море всего раз. Он щиплет себя за шею. «У тебя cojones подскакивают досюда, – говорит он. – Море сурово, надо быть мужиком с яйцами. Судно – это просто ореховая скорлупка».

Начинается аукцион. Числа идут вниз.

«Девять евро… Восемь девяносто пять… Восемь девяносто… Восемь восемьдесят пять».

Люди с громкоговорителями читают цены со страстностью парковочного инспектора – здесь явно не «Сотбис». Мне больше всего нравится тот, который периодически делает паузы и отрывает глаза от записной книжки с разочарованием человека, который въехал на машине в собственную гостиную и ушиб палец, вылезая из обломков. Никто из торговцев не обращает на него особого внимания, но я восхищаюсь старанием.

На этих аукционах цена будет падать до тех пор, пока кто-нибудь не проявит интерес. После этого потенциальный покупатель как следует проверяет рыбу: перекладывает ее из одного ящика в другой в поисках изъянов. Преимущество такой системы в том, что торговец может решить, что рыба не стоит заявленной цены, и отсчет возобновляется там, где остановился. Это происходит неоднократно. Люди кладут руки в карманы, а и без того разочарованный аукционист расстраивается еще больше, будто он не только разбил машину и ушиб палец, но и забыл разморозить себе обед.

Виго – хаб для рыбаков. Часть рыбы попадает сюда через Португалию, часть привозят издалека, даже из Ирландии, в надежде на хорошую цену. Тем не менее свежая рыба здесь – верхушка айсберга. Еще в 1960-х годах группа галисийцев осознала, что будущее рыболовства лежит не у этих густонаселенных берегов, а в тысячах миль отсюда, в Южной Атлантике. Они сделали ставку на набиравшие популярность плавучие базы – целые рыбопромышленные фабрики с морозильными камерами и расфасовкой на борту. Заморозку позаимствовали у мясной отрасли: это позволяло сразу же паковать рыбу для хранения и вести лов неделями. Практически каждый житель Виго знает кого-то с тех первых судов.

Образованная рыбаками компания Pescanova согласовала доступ в воды Аргентины, Намибии, Мозамбика и Анголы и стала крупнейшей в мире в своей отрасли. Этот титул она сохраняла вплоть до финансового кризиса, когда выяснилось, что ее налоговые декларации попахивают, как просроченный товар, и пришлось прибегнуть к неотложной корпоративной хирургии. Pescanova по-прежнему остается гигантом: наряду с двенадцатью другими компаниями она вылавливает более десятой доли рыбы, добываемой из мировых океанов. Современное рыболовство – примечательный вид деятельности. Некоторые морепродукты теперь приходят в порт в том же виде, что и в супермаркет, – замороженные и в картонных пакетах. Иногда их перегружают прямо в море, чтобы рыболовное судно могло продолжать лов месяцами.

Я отдаляюсь от рынка и иду вдоль берега к огромным траулерам, которые недавно вернулись с Фолклендских островов, груженные полутора тысячами тонн замороженного кальмара. Они такие колоссальные, что кажутся почти мифическими. В порту, безусловно, есть свои мифы. Его обходительный начальник, бывший политик по имени Энрике Лопес Вейга, рассказывает мне, что «люди моря не слишком дисциплинированный народ, и они хотят дисциплины».

Поездка в Виго заставила меня осознать, как мало рыбаки связаны с рыбой. Животноводы знают своих животных и во многом стараются учитывать их интересы, насколько позволяют экономика и традиции. Рыболовство сосредоточено на извлечении животных из воды, а не на выращивании, поэтому внутренним ограничениям здесь появиться сложнее. Виго показывает, почему нам так сложно задавать вопросы рыбной отрасли. Мы просто не чувствуем сопереживания к рыбам, к тому же рыболовство в гораздо большей степени, чем животноводство, обращается к чувству борьбы человека со стихией. Мы рыбачим дольше, чем разводим животных. Рыба, попавшаяся в сети, может быть, всего несколько часов назад, еще позволяет ощутить связь с природой, но замороженная рыба, которую везли через полмира, олицетворяет нашу борьбу с бурными морями. Мы существа, которые эволюционировали на суше и сумели покорить две трети земной поверхности, покрытые водной гладью. Мы не умеем ходить по воде, но мы научились жить за ее счет.

В Виго сомневаться в рыболовстве – не говоря уже о том, чтобы возражать против него, – это значит ставить