Подумал, что время для Бога настало, то есть чтобы почитать, чего следует. Может быть, жизнь меня так направляет.

— Брат, Богу необязательно твое пожизненное. Адвокат сказал, чтобы ты ни при каких обстоятельствах не отказывался от рассмотрения дела присяжными и не выбирал вместо них трех профессиональных судей.

— А еще он добавил: «Правда, какое общество — такие и присяжные». Так что шансы невелики.

— Но ты их используешь. И не смей сдаваться. Лялька передала тебе: не раскис при виде рек крови и рвоты и теперь со всем справишься.

— Ладно, — устало кивнул Артём.

— И еще она сказала: тебя любят.

— Скажи: я ее тоже. Хотя странно, что это мне говорит ее муж.

— Ты не понял. Ляля сказала, что она почти что уверена: тебя любят.

Бьорн увидел, как Артём замялся, а потом на его лице просияла нежданная улыбка.

— Тёма, я должен спросить.

— О чем?.. — Артём, казалось, улетел на несколько мгновений к звездам.

— Ляля, ты знаешь, беременна…

— И?

— Ей предстоят роды…

— Несомненно.

— Врачи твердят, что ей нельзя давать анестезию, — в современном мире уже позабыли, что такое рожать без нее. — Она страшно боится. Вчера с ней сделалась истерика, и это уже не в первый раз.

— Врачи правы: анестезия ей противопоказана. Любые обезболивающие и алкоголь. Успокоительные — только в небольших количествах. Есть пара препаратов, которые можно применить, если понадобится операция под наркозом, но, я надеюсь, что обойдется без нее.

— Что мне делать?.. Как ей помочь?

— А как ты справился с ее… срывом?..

— Просто посадил на колени… Долго уговаривал. Убеждал, что она сильная.

— Помогло?..

— Да.

— Так вот, ты для нее — единственное доступное обезболивающее.

— Не могу же я быть с ней во время…

— Ты у меня спрашиваешь?.. У тебя друг адвокат. Думаю, что ты должен быть максимально рядом. Хотя бы за дверью палаты. Юридически, наверняка, это можно устроить. Ну, если ты сам выдержишь.

— Куда уж деваться… — проговорил Бьорн и крепко поджал губы.

Глава 18

«…Сторона обвинения докажет, что подсудимый совершил умышленное нарушение установленных государством правил реанимации, находясь на должности исследователя-испытателя новых лекарственных средств. Его профессиональное положение должно рассматриваться как отягчающее обстоятельство. Еще одно такое обстоятельство — причинение потерпевшей телесного повреждения, вызвавшего большую потерю крови, опасную для ее жизни.

Уважаемые присяжные увидят, что подсудимый, несмотря на то что имел возможность воспользоваться помощью квалифицированного врача, находящегося рядом с ним, и использовать разрешенные методы реанимации для спасения жизни испытуемой, цинично прибег к варварским антинаучным способам, которые в принципе нельзя считать лечением, если вы не находитесь в Средних веках. Антинаучность методов будет подтверждена результатами экспертиз, проведенных по ходатайству стороны обвинения.

Продолжая реализацию своего преступного умысла, подсудимый оставил потерпевшую в опасности, отказавшись от своевременного вызова скорой помощи.

После всего, цинично пренебрегая правилами реабилитации и лечения, подсудимый более чем сутки самовольно вводил потерпевшей экспериментальные препараты, результат действия которых мог быть смертельным».

Государственному обвинителю, похоже, не требовалось даже переводить дыхание во время своей вступительной речи. Он делал секундные паузы лишь для того, чтобы расставить акценты.

Адвокат предупредил Артёма, что статьи уголовного кодекса, предусматривающие ответственность за незаконную реанимацию и за использование экспериментальных препаратов, содержат в себе признак циничности нарушения правил, наличие которого должно быть установлено в судебном заседании, в данном случае присяжными. За этот признак защитник собирался ухватиться с особым рвением, хотя честно признавался, что в подобных делах его наличие обычно признавалось почти автоматически.

«Обвинение со всей очевидностью докажет: тот факт, что потерпевшая осталась жива, является настоящим чудом, обусловленным благоприятным стечением обстоятельств, и за него следует благодарить разве что крепость ее организма и здоровый образ жизни, который она вела, будучи в гармонии и согласии с нашим обществом. Я прошу присяжных учесть: совершенные преступления посягают на здоровье всего населения и общественное устройство в целом, кроме того, они отняли у нас здоровую и процветающую девушку, которая добровольно участвовала в медицинском эксперименте, при проведении которого над ее телом так жестоко надругались. К материалам дела будут приобщены результаты экспертизы, свидетельствующие о существенном снижении интеллектуальных и физических способностей Ханны Ковальской…»

Прокурор продолжал как по нотам. Артём сидел на скамье подсудимых, стараясь сохранить сосредоточенный, но не убитый горем вид. Он не должен был показывать присяжным, что считает себя виновным. Единственное место, куда стремился его взгляд, было место потерпевшей, Ханны. Он уже увидел ее, серьезную и бледную, и старался больше не смотреть — так опять же велел адвокат.

Как бы он хотел встречаться с ней, жить с ней, любить ее без конца и края, как отчетливо понимал, что до этого по-настоящему не любил тех, с кем был. Любовь его началась с Ляльки, платоническая, необъяснимая, и расцвела в этой прекрасной во всех отношениях небожительнице, которая не могла бы быть идеальнее. Но теперь это были лишь фантазии.

Кроме Библии, которую Артём, окруженный сокамерниками, читал с жадностью неофита, он продолжил изучение уголовного права. Однако теперь углубился в его историю и сущность.

Как же он страдал и плакал в душе от того, что новый мир постепенно воспринял самые суровые идеи уголовного правосудия, характерные для Соединенных Штатов Америки конца XX — начала XXI веков: воздаяния, кары, запредельных сроков лишения свободы. И даже ужесточил их. И никакого прощения. Общество, в котором не было войн и нищеты, вернуло смертную казнь в число наказаний и широко прибегало к пожизненному лишению свободы.

Идеальный мир, который критиковала Лялька, наряду с убийствами стал считать опаснейшими те посягательства, которые «разрушали общественные устои». Образование, здравоохранение, политику — три кита, на которых держался мировой правопорядок.

Он читал подробные научные статьи про крайнюю необходимость, когда вред причинялся вынужденно, но к лекарственной сфере ее применять запрещалось.

Настигла ли его кара Божия или общественная? Он столько времени ходил по краю, леча Ляльку неразрешенными препаратами, и ему сходило это с рук. Теперь же он перешел черту. И все еще не остановился, продолжая свое дело через Лялю и Бьорна.

Он так и не успел пригласить Ханну на свидание. Что сумела увидеть Лялька в ее взгляде, придумала ли она ее любовь к нему?.. Может быть, на всю оставшуюся жизнь ему хватит тех полутора суток, когда он держал Ханну за руку, дежурил рядом с ее постелью и заглядывал в ее глаза?..

А о чем сейчас, интересно, думала Ханна? Артём и представить себе не мог, какие решения она будет принимать для себя на протяжении долгих недель суда.

Дима более не слышал голоса