Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дух новаторства вдохновил и плантаторов Реюньона, развивших промежуточную технологию кипячения, которой предстояло распространиться и в другие сахарные колонии. Именно здесь Жозеф Марциал Ветцель, бывший помощник Дерона, работал над созданием варочного аппарата, намного более простого и дешевого, чем выпарной котел (в дальнейшем аппарат получил его имя). В 1815 году, в год битвы при Ватерлоо, Ветцель решил оставить занятия в Политехнической школе и отправился на Реюньон, где на протяжении нескольких лет преподавал гидрографию сыновьям плантаторов. Позже, вернувшись во Францию, он изучал сахарную отрасль и работал вместе с Дероном. В 1828 году Ветцель получил очень заманчивое предложение стать директором свеклосахарного завода в северной Франции, но отклонил его, оставаясь верным своим друзьям-плантаторам на Реюньоне39. Вместе они стремились усовершенствовать промышленность, избежав при этом строительства центральных сахарных заводов – они определенно не хотели смиряться с тем, что вместе с капиталом из метрополии придет надзор и пристальное внимание к их делам. В конце концов, они, помимо прочего, занимались запрещенным ввозом рабов с восточного побережья Африки и с Мадагаскара. Это была довольно распространенная и масштабная торговая практика, с 1817 по 1835 год унесшая жизни 45 тысяч человек40.
Ветцель разработал свою варочную систему, которая работала при низкой температуре и производила на 25–33 % больше сахара, чем «Ямайский поезд», преобладавший с XVIII столетия, и при этом оборудование Ветцеля стоило вчетверо дешевле, чем вакуум-аппараты компании Derosne&Cail. Ветцель подчеркивал, что благодаря его технологии плантации, не располагающие большим количеством рабочей силы и средствами технического обслуживания тоже могли достичь процветания. Котлы Ветцеля попали на Мадагаскар и Маврикий, в Наталь и Пинанг, на Антильские острова, а также в Бразилию и Пуэрто-Рико в качестве промежуточной технологии, к которой весьма благосклонно относились представители колониальной сахарной буржуазии41.
Все это очень не нравилось Каю, единственному главе Derosne&Cail, чей партнер, Шарль Дерон, умер в 1845 году. В 1860 году Кай убедил императора Наполеона III учредить банк, ставший преемником провальной Компании Антильских островов, чтобы профинансировать распространение варочных котлов Derosne&Cail. Как сенсимонист, император всегда прислушивался к словам выдающихся промышленников страны. Под влиянием Кая он привлек богатых финансистов Парижа к созданию Колониального кредитного общества (в 1863 году переименованного в Колониальный кредитный банк), которое выдавало плантаторам долгосрочные ссуды, используя их плантации в качестве финансовой гарантии42. В 1860-х годах этот банк инвестировал свыше тридцати семи миллионов франков в перевод производства сахара на Гваделупе, Мартинике и Реюньоне на промышленные рельсы43. Впрочем, исход, должно быть, разочаровал Кая, поскольку из пятнадцати новых заводов на Гваделупе, основанных при спонсорской поддержке Колониального кредитного банка, одиннадцать по-прежнему использовали котлы Ветцеля44.
Во Французской империи еще заметнее обозначилось разделение между сенсимонистской идеологией промышленного развития и владельцами плантаций, которые не доверяли новым технологиям, видя в ней угрозу своей автономии и существующему общественному порядку. Кроме того, плантаторы привыкли производить расчет затрат и выгод, в котором важную роль играло не только сохранение статуса, но и системы пошлин. Производители из Вест-Индии продолжали использовать открытые котлы именно потому, что сахар в них получался менее качественным, ведь в свое время британские рафинировщики сумели обложить высококачественный сахар соответственно высоким уровнем пошлин. Некоторые плантаторы на Барбадосе работали с котлами, изобретенными лондонским рафинировщиком Огюстом Гейдсденом, – они, как и котлы Ветцеля, действовали при нормальных атмосферных условиях45. Совершенно иначе поступали богатые британские торговцы, которые начали устанавливать варочные котлы на заводах Британской Гвианы в то же самое время, когда те же котлы появлялись на Яве и Кубе. Барбадосские плантаторы по-прежнему были вполне довольны тем, что делали неочищенный коричневый сахар46. Когда британский почтовый клерк и писатель-романист Энтони Троллоп, совершавший путешествие по Вест-Индии в 1858 году, спросил, почему их методы столь примитивны, ему ответили, что, поскольку британская система пошлин налагала строгие взыскания на очищенный сахар, экспорт неочищенного сахара просто был для них более выгодным47. С устаревшей технологией, несколькими котлами Гейдсдена и четырьмя варочными котлами они сумели увеличить свой сахарный экспорт более чем на 60 % за двадцать лет после отмены рабства48. Таким образом, в Вест-Индии сопротивление вакуумным котлам оказалось намного более разумным, чем в Луизиане.
Хотя к большей части новых технологий плантаторы относились с осторожностью, одна инновация все же пользовалась повсеместной популярностью, распространившись по всему миру и к началу XX века даже достигнув индийских полей, на которых крестьяне выращивали сахарный тростник. На парижской выставке 1839 года была продемонстрирована новая машина для сушки текстильных изделий – и именно ей предстояло воспламенить настоящую революцию в производстве сахара. До 1830-х годов единственным способом извлечь из сахарных кристаллов мелассу было дренирование: водоросли или глину клали поверх сахарной массы, и стекающая с них вода помогала мелассе отделиться. Как уже было сказано, на этот процесс уходили недели (см. главу 1). Методы дренирования, используемые во всем мире на протяжении тысячи трехсот лет, устарели в одночасье, когда появилась центрифуга, мгновенно отделявшая мелассу от кристаллов. Первой фабрикой, на которой ее применили, стал завод в Кашипуре, близ Калькутты. Оттуда метод проник в Магдебург в 1844 году, на Кубу и в Бельгию (1850), на Маврикий (1851) и на Яву (1853)49. Преимущества центрифуги пошатнули даже твердолобый технологический консерватизм барбадосских плантаторов.
Мельницы, механики и капиталисты
В то время как плантаторы старых сахарных колоний с неохотой вступали в промышленную эпоху, на Кубе и Яве уже появились гигантские сахарные комплексы, которым предстояло доминировать в мире тростникового сахара до самого периода Великой депрессии, наставшего в 1930-х годах. На Кубе во главе процесса промышленного развития стояла влиятельная буржуазия, на Яве – колониальная администрация, и в этом, как в зеркале, отражались диаметрально противоположные характеры двух колоний. В 1817 году из всего населения Кубы, насчитывающего 572 363 человека, 45 % составляли белые люди, и эта доля была сравнима с долей белого населения в Луизиане. А вот на Яве примерно пятнадцать тысяч проживающих на острове европейцев представляли собой лишь каплю в море индокитайского населения, составлявшего 7,5 миллионов человек50. В то время как в Нидерландах Министерство по делам колоний и король только поставили перед собой задачу создать колониальную буржуазию – и, помимо прочего, выделить субсидии на