В кустах, сплетённых из десятка разнообразных растений, суетились птички-пендолы. Их перекличка напоминала лазерную перестрелку из «Звёздных войн» – оглушающую и однообразную. Певчих птиц в джунглях было мало, а те из них, что попадались Лизе, не справлялись с простейшими мелодиями, пробовали тянуть нечто напевное, но сбивались на громыхание или треск.

Тёмно-синий хохлатый головач, одиноко восседавший на лиане, провожал экспедицию заунывным гулом. Лиза задержалась, чтобы рассмотреть его причудливый панковский хохолок и покрытый перьями разбухший галстук – нелепый шейный нарост, который время от времени распушался, превращаясь в подобие громадной еловой шишки. Лиза ждала, надеясь увидеть полёт головача – не представляла, как он на лету управляется со своим галстуком. Её обогнали носильщики кандоши. Следом проскочил Сальников. Потеряв дочь, Константин Евгеньевич замкнулся. Кажется, толком не произнёс с тех пор ни единого слова. Лиза опасалась, что он задумает отомстить Максиму – убьёт его или покалечит, но Салли бездействовал. Что-то в нём надломилось. Нечто такое, что в последние годы поддерживало его искорёженную жизнь.

Лиза, не дождавшись от головача ни полёта, ни малейшего перемещения по лиане, вынужденно пошла вперёд – услышала за спиной голоса Максима, Димы и Ани.

Прошло почти две недели после встречи с бушмейстером. Дима постепенно ожил. Лекарства доктора Муньоса помогли ему преодолеть слабость. На его счастье, экспедиция продвигалась медленно, застревая возле каменистых берегов и в тягучих зарослях – ослабленным индейцам с трудом удавалось через них прорубиться. Дима чаще спускался с носилок и, напоминая себя прежнего, каким Лиза знала его в Москве, донимал Максима разговорами. Впрочем, как бы Дима ни окреп, шансов пережить второе нападение туземцев у него было немного.

Лиза удивлялась умению Максима и Шмелёвых прятаться в своём скромном мирке, надёжно защищённом от окружающего мира звуками их неуместного смеха. Словно не было двух месяцев пути, не было смертей, истощения и страха перед диким лесом. Они тоже страдали, знали вкус отчаяния, но умели вдруг опустить вокруг себя непроницаемую ширму беззаботности – укрывались за ней на пару минут, на полчаса, на час и потом смелее смотрели вперёд. Лиза так не умела.

Перешагивая через корни и обрубки лиан, Лиза смотрела по сторонам. Если и заметила странное движение в глубине зарослей, то не придала ему значения. Думала о том, что в джунглях деревья одного вида почти не встречаются рядом. Не растут рощами и выраженными купами. Каждое вырастает там, где ему удалось отвоевать клочок земли и клочок неба. В натужной тесноте, не оглядываясь на соседей, деревья тянутся вверх в одиночестве, без дружеской поддержки. Здесь каждый сам за себя. Никаких уступок. Совсем как в их экспедиции, вроде бы ведущей к одной общей цели, но вобравшей в себя людей с разными историями и желаниями. Сальников, Покачалов, Макавачи, Тарири, Егоров… и другие – все они жили отдельной жизнью. Даже Шахбан, с юности верный Скоробогатову и сейчас отправленный Аркадием Ивановичем за отставшей Лизой, существовал обособленно.

Восемь лет назад ему почти удалось схватить Шустова-старшего. Тот неожиданно вернулся в Россию. Следил за бывшей семьёй издалека. Мысленно прощался с ней. Люди Скоробогатова не знали, что он приехал передать Екатерине Васильевне картину Берга, но выследили его. Не оставили ему шанса. А Сергей Владимирович умудрился сбежать. Заметая следы, устроил пожар в арендованном доме на окраине Ярославля. В огне погиб старший брат Шахбана, работавший на Скоробогатова с первых дней его пребывания в Испании. Сам Шахбан обгорел, но выжил. Пытался вытащить брата, в итоге угодил под обрушившуюся балку. Левую руку Шахбана – от локтя до плеча – покрыли ожоги. В остальном он отделался переломами. Был уверен, что Скоробогатов не простит осечки: когда ещё представится шанс подобраться к Шустову? Однако Аркадий Иванович не бросил Шахбана. Навестил его в больнице. Привёл с собой и четырнадцатилетнюю Лизу. Когда она осторожно коснулась обезображенной руки Шахбана и пожелала ему скорее выздороветь, по его щекам потекли слёзы. Никогда больше Лиза не видела Шахбана плачущим. И плакал он, конечно, не от боли. От бессилия что-либо изменить. Ожоги Шахбан прятал под плотными рукавами пиджачного костюма. Даже Егоров впервые увидел их лишь в экспедиции, где невозможно было укрыть от других своё тело.

Шустов, выкрав карту из дневника Затрапезного, изменил и перемешал судьбы многих людей. Одним принёс страдания, другим позволил обрести цель, а значит, смысл жизни. Сергей Владимирович ломился вперёд, не останавливался, чтобы оглянуться, и не представлял, что творится за его спиной. Не видел, какие сотрясения вызывает каждый его шаг. Была ли тут вина Шустова? Этого Лиза не знала. Он шёл к мечте. Ведь и дом в Ярославле Сергей Владимирович поджёг, не догадываясь, что братья Алиевы сунутся туда в надежде уберечь от огня брошенные им документы и оправдать свой провал перед Скоробогатовым.

В экспедиции Шахбан охранял Аркадия Ивановича. Лишь ненадолго отходил привести себя в порядок или, как это было сейчас, вернуть в авангард замешкавшуюся Лизу. Скоробогатову не нравилось долгое отсутствие дочери.

Шахбан не спеша обогнул носильщиков кандоши и остановился. Одетый в зелёный костюм-«горку» с цельнокроеным анораком и брюками на подтяжках, стоял выпрямившись, пальцем сковыривая грязь с рукава. Всегда следил за костюмом, по возможности стирал его и штопал, однако не мог одолеть солевые разводы на палаточной ткани. Поджидая Лизу, ослабил верхние регулировочные ремни и позволил рюкзаку, при стати Шахбана смотревшемуся не столь громоздко, чуть отклониться от спины. В образовавшийся зазор едва ли заглянула прохлада. Ветра не было. Воздух прел вместе с влажными джунглями.

Прежде Шахбан без слов пропускал Лизу вперёд. Устремлялся за ней следом. И вместе они, ускорившись, нагоняли Скоробогатова. На этот раз, когда Лиза поравнялась с Шахбаном, из глубин леса раздался размашистый трубный гул, и все остановились.

Ни одна птица, ни один зверь не могли поразить чащобу подобным звуком.

Гул оборвался. В ответ, пробудившись от полуденной духоты, затрепетал лес. С ближайших ветвей взвились прежде никем не замеченные птицы. Обезьяны, побросав найденные плоды, принялись беспокойно голосить и, словно одержимые, перебегали с ветки на ветку.

Экспедиция в недоумении замерла. Индейцы растерянно всматривались в кроны пальм и пушечных деревьев. Впереди больше не раздавался стук мачете. Сзади прекратился разговор Максима и его друзей.

Шахбан оттолкнул Лизу прежде, чем она поняла, что происходит. От неожиданности и силы толчка лязгнули челюсти. Лиза упала навзничь. Ударилась о выпиравшие корни. Ободрала кожу на ладонях. Перепачкалась. Взъерошенная, ошеломлённая, лежала в грязи. Чувствовала, как на вспыхнувшее лицо падали мягкие капли с утра присмиревшего дождя. Подумала, как нелепо выглядит. Подумала, что Максим на неё смотрит.

Уставилась на Шахбана.

Увидела торчавшую в его левом плече стрелу.

Древко из пальмового дерева.

Красные перья.

Мимолётная глухота сменилась криками. Стрелы летели беззвучно. Лиза не различала, откуда они появляются. Только видела, как грудь согнувшегося под ношей Тарири мгновенно украсилась россыпью красных перьев. Кандоши попятился. Поджав подбородок, силился рассмотреть раны. Вёл руками в воздухе и пятился до тех пор, пока вокруг него не сомкнулась занавесь нерасчищенных зарослей. Спиной опрокинулся в них, как опрокидываются в воду.