— Ну, ладно. Ищите бычки в камере, — обратился начкар теперь уже к двум выводным.

Кивнув, оба бросились выполнять приказ. Но в камере было пусто. Потратив ещё минут пять на поиски, они отступили, сообщив об этом начкару:

— Похоже, прячут где-то на улице. Или когда идут забирать бачки из столовой. Нужно ещё шишигу обыскать, на которой ездим за получением пищи. Может, они там где заныкали свои окурки?

— У кого есть жалобы или заявления? — обратился начкар к арестованным.

Старший камеры еле слышно скомандовал:

— Раз, два, три!

— Никак нет! — слитно выдохнули арестованные.

— В камеру!

Подхватив свои пожитки, арестанты метнулись в общую камеру и принялись там быстро одеваться. Получив разрешение, застелили койки, для начала помчавшись в ту камеру, где хранились постельные принадлежности. Там же лежали и топчаны в виде деревянных нар. Схватив сначала одно, а по второму разу другое, они занесли всё к себе и приготовились к отбою.

Убедившись, что всё нормально, начкар ушёл.

— Отбой! — громогласно гаркнул выводной.

— Спасибо, родной, — дружно ответили общие камеры.

Щёлкнули выключатели, выводные проверили ещё раз все камеры, и ушли. Оставшийся один часовой стал мерно прохаживаться по коридору, временами заглядывая в окошки камер. Тусклый свет одинокой лампочки Ильича мне не мешал. Я закрыл глаза и заснул.

Глава 14 С гауптвахты

С утра прозвучала очередная команда «Подъём!», и вся гауптвахта ожила. Захлопали открываемые двери, загрохотали дробным эхом сапоги надзирателей, застонали проснувшиеся арестованные. Проснулся и я. На подъеме всё происходило в обратном порядке, и первыми проверили тех, кто находился в общих камерах, и уже потом остальных, прозябающих в одиночестве.

Дверь в мою камеру распахнулась, и разводящий скомандовал, чтобы я вынес матрас. После этого арестантов повели умываться, дали завтрак. Позавтракали, а потом… Потом сидельцев общих камер поделили на две части: несколько человек под руководством выводного убирали внутреннюю территорию гауптвахты, а для остальных началась строевая подготовка. Меня же просто вывели в закрытый дворик на прогулку.

Чувствуя себя довольно вольготно, я под охраной другого выводного прогуливался в небольшом, полностью закрытом сеткой дворе и смотрел, как в соседнем загоне маршируют рядовые арестованные. Их построили в шеренгу и заставили ходить по кругу, высоко поднимая ноги.

Недовольное лицо Гану выделялось среди марширующих как чёрная головешка на снегу. Хотелось крикнуть ему приветствие, но недоброжелательный взгляд выводного сдержал страстные порывы моей души. Ну и ладно, не захотел по-хорошему, пусть познаёт азы дисциплины по-советски.

Впрочем, определённые поблажки на губе я получил исключительно благодаря сигаретам «Кэмел». Эти послабления, конечно, никто не афишировал, но они всё равно чувствовались.

Со стороны дворика было прекрасно видно, как Гану пытается тянуть носок, напуганный суровостью выводного. А тот, не стесняясь, орал во всю глотку, обещая за непослушание продление ареста. Получалось у Гану плохо, а услышав о себе парочку нелицеприятных замечаний типа:

— Держи строй, Буратино горелый! — он сбивался ещё больше.

Ну да, методы здесь суровые, миндальничать не принято! Пусть учится. Ученье — белый свет, а не ученье — негритянская тьма.

В это время внезапно засуетился выводной, ещё строже придираясь к арестантам. Тот, который выгуливал меня, тоже взглянул в сторону запасного выхода с гауптвахты и также засуетился.

— Масенко!

— Что, Масенко? — не понял я.

— Начальник гауптвахты идёт сюда, может меня посадить за нарушение обязанностей выводного, а тебе суток добавить. Он такой, эх, ну его нах… короче.

И действительно, возле шагающих по кругу арестованных неожиданно нарисовался высокого роста офицер в звании капитана с грубым, словно вырубленным топором лицом.

— Это что за богадельня тут шагает, а, товарищ выводной?

— Арестованные, товарищ капитан, — дрожащий голосом проговорил тот.

— Плохо они у вас шагают, товарищ ефрейтор, хотите с ними вместе пошагать?

— Никак нет, товарищ капитан.

— Тогда командуйте лучше, — угрожающе проговорил Масенко, горой нависнув над выводным.

Тот судорожно сглотнул и, как только начальник гауптвахты отошёл, принялся муштровать арестованных с удвоенным рвением. Однако Масенко на этом не успокоился: выделив взглядом одного из марширующих, он выдернул его из строя.

— Это почему это у вас, товарищ рядовой, подворотничок грязный?

— Я вчера вечером его подшил, — промямлил тот.

— И что, вы разве спали в одежде?

— Нет, у меня просто шея грязная.

— Так вас разве в баню не возили?

— Нет, меня вчера посадили, ещё не успели.

— То есть вы не готовились к гауптвахте, думая, что здесь курорт? А здесь не курорт! — заорал Масенко. — Сколько суток вам объявили?

— Трое.

— Тогда объявляю вам ещё двое, чтобы вы успели здесь и помыться, и чистые подворотнички подшить. Есть запас подворотничков, выводной?

— Так точно, есть, товарищ капитан.

— Хорошо, занимайтесь арестованными, товарищ ефрейтор, а я пока проверю сержанта-негра, а то он уж больно долго гуляет.

Масенко, бросив последний пристальный взгляд на арестованных, направился было в мою сторону, однако что-то ему вновь не понравилось, он остановился, оглянулся и проорал:

— Вон тому долговязому сутки ареста добавить за неумение ходить строем, — и снова, отвернувшись, направился ко мне.

— Это ты, что ль, за драку сидишь? — по-панибратски поинтересовался капитан, вероятно, рассчитывая на такой же неуставной ответ.

— Сержант Дед Бинго, курсант Сумского артиллерийского военного училища. Жалоб и заявлений не имею, — отрапортовал я, вытянувшись по стойке смирно.

— А ты точно негр? — удивился Масенко.

— Точно.

— А почему так хорошо по-русски чешешь?

— Потому что умный.

— Ага, и выправка у тебя есть, а всего лишь первый курс, — Масенко бросил взгляд на мою нашивку.

— Стараюсь.

— Угу. Молодец. Хотел тебе ещё суток добавить, для профилактики, но вижу, что ты правильный негр, не стоит. А с кем дрался?

— Не дрался, защищал себя от нападения Гану Махади. Данный курсант проигнорировал мои требования и получил за это заслуженное наказание. Однако он решил, что я применил взыскание к нему несправедливо, и напал. За это мы оба попали сюда.

— Ага, слышал я эту историю. Интересно. Ну, да ладно. Как тебе тут?

— Жалоб и заявлений не имею, — снова бойко отрапортовал я.

— Понятно. Правильно отвечаешь, правильно. Я курить люблю, а в последнее время военторг только дрянью всякой торгует… Вот и перебиваюсь с «Астры» на «Опал». А у тебя, я слышал, импортные сигареты есть?