набежало в том году не более двенадцати флоринов, но и те казались мне тогда большими деньгами.

LXII

ПЛАНЫ ОБЗАВЕСТИСЬ СОБСТВЕННЫМ ДОМОМ

(1760 г.)

Сделавшись чем-то вроде купца, я посчитал, что теперь-то уж моя милочка не найдет доводов против моего предложения. Но не тут-то было! Лукавое создание пожелало испытать мою преданность другим способом. Ну, и пришлось заняться тем, что и без того входило в мои планы. Как только я однажды со всею серьезностью завел с ней речь о женитьбе, то первый вопрос ее был, — а где же мы станем жить и хозяйствовать? Я принялся перечислять ей разные жилища, какие сдавались тогда внаем.

— Это все не по мне, — отвечала она. — Никогда в жизни не пойду за того, кто не имеет собственного дома!

— И то верно! — согласился я.

И если бы даже не сидело это в моей голове раньше, — попытаться стоило.

С этого времени я разузнавал обо всяком домишке, предлагавшемся на продажу, однако мне не везло. Тогда я решил сам построить себе дом и сообщил об этом своей красавице. Она восприняла это с удовольствием и опять предложила мне денег. И я опять поделился своими планами с отцом. Тот, как и прежде, обещал помогать советом и делом и честно сдержал свое слово.

Я стал присматривать место и купил участок земли приблизительно за сто флоринов, затем — там и сям строительного леса на корню. Несколько еловых стволов я получил в подарок. Я старался изо всех сил — валил лесины, росшие большей частью в ущелье у ручья, и волок их (добрый мой батюшка помогал мне изрядно) сперва на пильню и после этого — к плотникам. Распилка леса и разделка его на доски стоила, однако, денег. Ежедневно приходилось развязывать кошелек, — а ведь это были еще только цветочки. Но пока еще все шло неплохо; торговля пряжею помогала латать дыры. Я прилежно докладывал обо всем своей Дульсинее, и та чаще всего милостиво одобряла мои хлопоты.

Все лето, осень и зиму напролет я заготовлял все, что было нужно, — лес, камень, известь, кирпич и прочее, чтобы следующей весной начать строительство и поскорее ступить на порог со своей молодой хозяюшкой. Помаленьку приторговывая, я, как мог, мастерил, особенно в зимнее время, разную мебель, хозяйственный инвентарь и прочее. Ибо считал, что для дома надобна домашняя утварь, а от моей голубушки много ожидать не приходится, от отца же, которому я теперь вносил, хотя и небольшую, сумму за пропитание, — и того меньше.

Вообще-то, это было, наверное, самое неразумное дело — просто так, в угоду женскому да и собственному суетному желанию, иметь свой дом, — лезть в лабиринт, из которого могут вывести только Бог и случай. Некоторые из соседей ехидно ухмылялись, когда я проходил мимо. Другие были со мною откровеннее и говорили мне прямо в глаза:

— Ульрих, Ульрих! Навряд ли ты выдюжишь!

Но были и такие, кто по большой своей доброте и в меру сил, довольствуясь моим и батюшкиным честным словом, подставляли мне плечо.

В целом же год этот — тысяча семьсот шестьдесят первый — был благословенным и подлинно замечательным годом, по редкостному урожаю плодов земных и по особенной милости — невиданной дешевизне средств пропитания. Фунт хлеба стоил десять пфеннигов, фунт масла — десять крейцеров. Четверть[242] яблок, груш и земляных яблок можно было у нас купить за двенадцать крейцеров, одну меру[243] вина — за шесть крейцеров, а меру водки — за семь баценов. У всех всего было вдосталь — у богатых и у бедных.

Мои строительные дела могли бы идти в это время весьма неплохо, если бы я разбирался в них получше и тратил бы на них побольше денег и времени.

Итак, год этот пролетел для меня довольно быстро. Со своей красоткой я порою и ссорился, когда она хулила, например, мои привычки и пыталась предписывать, как мне себя вести, а в ответ я — как и нынче это бывает — взрывался. Но глядишь — и нить пряжи пошла сучиться снова, чтобы вскоре опять порваться. Словом, уже и тогда мы были то довольны, то снова недовольны друг другом, — как и по сей день.

LXIII

НАИВАЖНЕЙШИЙ ГОД

(1761 г.)

После того как я, как уже говорилось, провел всю зиму, готовясь, елико возможно, к своему строительству и до самой весны стаскивая лес на выбранное место, ровно в обещанный день явились мои плотники. Кроме моего брата Георга, которого я тоже нанял и должен был теперь платить отцу еще и за его прокорм, было их семеро, и каждому я платил поденно за еду и работу по семи баценов, мастеру же Гансу Иоргу Бруннеру из Кринау[244] — девять баценов. Сверх того я ставил им ежедневно полмеры спиртного и отдельно еще чарку «за порог», чарку «за связку» да чарку «за конек».[245]

Марта 27-го числа был заложен порог моего домика; стояла отличная погода, продержавшаяся до самой середины апреля, пока работу не прервал густой снегопад. И все же к середине мая, а значит, недель через семь, взяли дом под крышу.

Но перед этим, в конце апреля, судьба сыграла со мною парочку таких злых шуток, что я, который обычно все предоставлял воле небес, хотя те отнюдь не обязаны были щадить мое легкомыслие, — едва не утратил все свое мужество. Словно три или четыре роковые звезды сошлись вместе, чтобы помешать моему строительству. Одной звезде я был обязан тем, что у меня не хватило леса, несмотря на заверения мастера Бруннера, что хватит, и обнаружил он это лишь тогда, когда дело дошло до чердачной светелки. Значит, надо снова отправляться в лес, покупать и валить деревья и таскать их на пильню и на разделку.

Другая роковая Звезда способствовала тому, что во время одной из таких поездок, когда возчик мой с тяжелым бревном проезжал между двумя валунами, а я поспешал рядом, древесный ствол, дернувшись, зацепил мою правую ногу, разорвал башмак и чулок и крепко прошелся по коже, плоти и кости — да так, что пришлось в довольно плачевном виде добираться домой на единственной лошади и проваляться много дней, страдая сильными болями; лишь затем я смог снова приковылять к своим работникам.

Ко всему этому во время моего «поражения» произошли еще две