Вместо ответа в открытую по-прежнему дверь каземата вошел еще один человек — худощавый и высокий индеец в простом длинном одеянии, не слишком обвешанном бахромой и перьями. Его положение Федору было трудно определить сразу. Сапотек был безоружен, но и не имел «знаков отличия» вождей. Ни посоха, ни золотых серег у него не было. Лишь небольшое кольцо в носу и татуировки в виде темных кругов вокруг глаз, делавшие его похожим на птицу — филина или орла, — смотревшую немигающим взглядом. Длинные черные волосы, собранные на затылке в пучок, украшало единственное перо.

«Это еще кто? — подумал Федор, рассматривая вновь прибывшего, который прошел и осторожно пристроился рядом с вождями. — Не вождь, не воин. Наверное, какой-нибудь чиновник от канцелярии исполнения наказаний или вообще местный толмач. Посмотрим».

В руках «переводчик» держал несколько глиняных табличек, что еще больше утвердило Федора в своих наблюдениях. Он вновь окинул взглядом всех собравшихся и, едва решился подумать, что на этот раз прибыли все, как снаружи вновь послышался шум.

Теперь в каземат, где уже и без того было немало народа, протиснулись два сапотека, также хорошо знакомые Чайке и всем остальным. Это были те самые сапотеки, которых они спасли от верной смерти на жертвенных столах пирамиды ольмеков и помогли сбежать из города. То, что произошло потом, все присутствующие финикийцы знали слишком хорошо.

При виде этих индейцев Ларин мгновенно рассвирепел.

— А… вот и вы, — сплюнул он сквозь зубы, невольно подаваясь вперед, и даже попытался встать в колодках, сжимая кулаки, — предатели! Ну, я сейчас с вами разберусь.

Но охранники мгновенно опустили свои копья, направив ему в грудь острия.

— Погоди, — шепнул Федор, хватая друга за плечо, — не зря же их сюда привели. Может, они все же что-то полезное про нас напели местным вождям. Давай посмотрим, что дальше будет.

— Ну давай, — нехотя согласился Леха, откидываясь назад, — хотя по-хорошему, придушить бы их надо. Обоих.

— Обожди, — снова сказал Федор, — кто знает, может, успеешь еще.

Когда в каземате появились эти два сапотека, дверь наконец закрылась.

Федор изучающе посмотрел на старейшин, от которых ожидал начала разговора, но вперед неожиданно шагнул «толмач». Он ткнул себя большим пальцем правой руки в грудь и гортанно произнес короткое слово, отдаленно напоминавшее клич «Итао!».

— Ну допустим, — пробормотал Федор, решив, что «толмач» назвал свое имя.

Затем индеец покосился на обоих вождей и произнес более длинную тираду, во время которой то и дело воздевал руки к небу. Пока он говорил, до слуха Федора и остальных пленников, сидевших полукругом, доносились длинные шелестящие слова, похожие на производные от слова Питао — Питаошоо и Косихопитао,[7]— что немного запутало Федора, так как получалось, что индеец вначале либо назвал не свое имя, а имя какого-то бога, либо вообще себя не упоминал, а все время читал какое-то заклинание или молитву. Впрочем, вполне могло быть и то и другое. В Карфагене тоже многих называли в честь богов, а уж о том, что существовали «отдельные» царские имена, которыми могли называть только мальчиков из царского рода, и говорить не приходилось.

Пропев несколько длинных фраз, сапотек с глазами птицы остановился и вопросительно посмотрел на пленников, словно хотел убедиться, что те его прекрасно поняли.

— Ну, если вкратце, — «перевел» Федор остальным, — мол, «Бог свидетель» и все такое…

— Я примерно так и понял, — кивнул Леха, — пусть разоряется, все дольше поживем.

Закончив вступительную речь, ученый сапотек поднял свои таблички, которые держал до сих пор в левой руке и начал читать по ним.

— Ин-нур Итао-Шоо аккар-нил гаре чу-лу, — произнес сапотек нараспев, посмотрел на пленников строгим взглядом, от которого они должны были ощутить себя закоренелыми преступниками, и продолжил в том же духе. Читал он довольно долго, но при этом то и дело останавливался, взмахивал руками и гримасничал, пытаясь передать атмосферу того, о чем был написано на глиняных табличках. Чайка внимательно слушал, ощущая себя словно в театре. Ученый сапотек так старался, что Федору действительно показалось, что он понял большую часть рассказа, в котором ему почудилась история об осквернении богов и каком-то не то громе, не то землетрясении, посланном с небес на землю этими богами в отместку за содеянное. Сапотек так картинно воздел руки к небу и попытался изобразить грохот обвала, что Федору ничего другого не оставалось и думать. Актер тот был первостатейный.

Однако далеко не на всех финикийцев этот монолог произвел должное впечатление. Посреди «выступления» Федор ощутил короткий толчок в бок и отвлекся ненадолго. Это был Леха.

— Слушай, командир, — указал Ларин на странные таблички с иероглифами в руках у «толмача», — чего этот мужик делает? Не пойму. Приговор нам, что ли, читает?

— Почти, — нехотя отозвался Федор, так как его лишили удовольствия дослушать монолог до конца.

— Может, ты уже понял, что этот, с татуированными глазами, нам напророчил?

— В общих чертах. По-моему, он пытается сказать, что кто-то… кажется, именно мы, оскорбили это их главное божество. Как его там… Питао-Ша или Шо, точно не понял, — проговорил неуверенно Федор, поглядев на «толмача», который к тому времени уже закончил свою обвинительную речь.

Тот закивал почти радостно и подтвердил:

— Питао-Шоо!

— Ну вот, — продолжил «переводить» Федор, приободрившись, и поглядывая на хмурые лица вождей. — Этот Питао-Шоо рассердился, а затем случилось что-то… непонятное. Не то шум поднялся, не то грохот… А вообще, мне кажется, они утверждают, что своим появлением мы вызвали землетрясение.

— Мы? — возмутился Ларин. — Еще чего. Этак они на нас всех собак повесят.

Он сплюнул под ноги ближайшему охраннику, отчего тот вздрогнул, словно это была не слюна человека, а яд гремучей змеи. Охранник даже немного отвел свою ногу в кожаном сандалии.

— Ну убили ягуара, это было, — не стал отрицать Леха, посмотрев на главного вождя, который в свою очередь буравил пленников немигающим взглядом, — так он сам на нас набросился, что оставалось делать. Но никакого Питао-Шоо мы не трогали. Это наговор!