– Тогда я сейчас получу ордер на обыск, и мы с вами поедем.

Лена почти бегом направилась в кабинет прокурора. Убедить его в необходимости произвести обыск удалось, хоть и с трудом. Вместе с Андреем и матерью Максима Лена поехала к Коротченко. Андрей перед выходом позвонил Кате и велел ей тоже приехать по указанному адресу.

– Должен же я ей хоть что-то показать.

Мать и сын Коротченко занимали квартиру на третьем этаже хрущевской пятиэтажки. В соседних квартирах все были дома, Лена без труда нашла понятых и вслед за хозяйкой переступила порог чужого дома. И немедленно застыла в изумлении.

Квартира Коротченко была полностью перепланирована и выглядела практически элитной. Просторный холл, гостиная с тяжелым круглым столом в центре. Направо из холла кухня, обставленная белой мебелью. Слева от кухни – закрытая коричневая дверь. Мать Максима кивнула на нее:

– Вот комната сына. Я уверена, что она заперта, он всегда закрывает ее на замок, как будто ждет, что я буду входить туда без него. Но, если честно, я не открывала эту дверь и не переступала порог этой комнаты уже лет шесть.

За спиной Лены послышался неодобрительный возглас соседки, она обернулась, но Иветта Генриховна уже уперла руки в бока и, грозно взирая на того, кто посмел ее осудить, заявила:

– Не ваше дело, ясно? Я не лезу в ваши семьи, и вы бы в мою не залезли, если бы не это! – Она имела в виду необходимость впустить в квартиру посторонних. – Что же вы стоите, подергайте ручку! – Это относилось уже к Лене.

Дверь не открывалась, и она глянула на Лену.

– Видите? Я говорила.

– Хорошо, но ведь должен быть ключ? Насколько я понимаю, в комплекте с замком идут три ключа.

– И где мне прикажете их искать?

– Наверное, там, где вы обычно держите такие вещи. Если, конечно, вы не хотите, чтобы мы сломали замок.

– Нет-нет, – Коротченко как-то сникла, – ломать не нужно, вы же дверь испортите. Я поищу.

Ключ нашелся в глиняном кувшине, который она принесла из кухни, – среди других ключей, гардинных крючков, горы мелочи и еще каких-то безделушек. Андрей открыл дверь, и Лене показалось, что они попали в другое измерение.

Комната Максима настолько разительно отличалась от всей остальной квартиры, что складывалось впечатление, будто ее присоединили к квартире случайно. Там, где обитала мать, мебель была новой, современной и дорогой, а здесь стояли старый продавленный диван с полированной спинкой, какой сейчас не встретишь уже и на свалке, полированный шифоньер и огромный письменный стол. Весь этот обшарпанный гарнитур 1950-х словно бы самовольно занял пространство, не оставив места для свободы и новизны.

– Удивлены, да? – с иронией спросила хозяйка, заметив обескураженные лица. – Вот таким образом мой сын чтит память о дедушке. Тот был художником, презирал быт и заодно меня – за то, что пошла в торговый институт. Внук удался как раз в него. Тоже всю жизнь демонстрирует презрение ко всему, что не холст и не краски. Еще бы, мать – хозяйка ювелирного магазина – его компрометирует! Я однажды предложила им выступить спонсором какой-то выставки, так он от меня как от чумной отмахивался. А ведь я пыталась найти с ним общий язык! Но потом поняла, что незачем. Он чужой, он не такой, как я, так к чему что-то менять? Мой отец его воспитал по своему подобию, вот они меня вдвоем и ненавидели.

– А кто отец Максима? – Лена присела за стол и подтянула к себе лежавшую на нем тетрадь.

– Он не принимал никакого участия в жизни Максима, кроме процесса зачатия, так что не вижу смысла его называть, – отрезала Иветта. – Я не выходила замуж, чтобы не травмировать ребенка, а оказалась виновата, что в доме после смерти дедушки не стало мужчины. Можете представить, каково слышать такое от шестнадцатилетнего подростка?

– Может быть, он просто поделился с вами тем, чего ему не хватало все эти годы, – осторожно сказала Лена.

– Чего ему не хватало? Чего ему могло не хватать? Я для него с первого дня в лепешку расшибалась, лишь бы у него все было! – Иветта опустилась на диван, который при этом мерзко заскрипел. – Вы знаете, сколько стоят краски? Хорошие краски, а не те, что продаются в нашем салоне «Художник»? Нет? Тогда я вам и сумму называть не буду. А скольких нервов мне стоило уговорить его поступить на экономический факультет?

– Вы же сказали, он рисует?

– Да, но это же не специальность! Он окончил экономический факультет и все равно поступил в институт культуры на это искусствоведение! Мужская специальность – музейный мальчик! Все назло мне делал, все! – Она махнула рукой и удалилась из комнаты, предоставив гостям разбираться со всем самостоятельно.

Обыск не принес никаких результатов, пожалуй, за исключением фотографии, на которой Жанна и Максим были сняты на какой-то выставке. На Жанне длинное синее платье, волосы убраны в высокую прическу, в ушах – длинные серьги. Рядом – Максим в светлом костюме. Он держал ее за руку и смотрел на нее, а вот сама Жанна в эту минуту отвернулась, и взгляд ее оказался направлен куда-то в сторону.

– Похоже, он ее действительно любил, – пробормотала Катя, разглядывая снимок, – а она его всерьез не принимала. Видите, какая поза? Он – к ней, а она вообще не с ним.

– Ты просто Голицына не видела, – хмыкнул Андрей. – Поняла бы, что мать права, никаких шансов у нашего Максима не было.

– Голицына я видела, подруга – его поклонница, я пару раз ходила с ней на презентации. Даже странно, что такого он нашел в этой Жанне: она-то как раз на любителя.

– Наверное, он ее не за внешность любил. У некоторых вон и внешность, как из журнала, а мозгов нет. И тю-тю, цыпочка, сиди молча со своей красотой неземной. Не все только вывеску ценят, – поддразнил Паровозников.

Катя вспыхнула, сунула фотографию ему в руку и вышла из комнаты. Лена укоризненно покачала головой, а Паровозников только руками развел.

Обыск можно было считать законченным. Лена дала протокол на подпись понятым, убрала все в сумку и предложила всем покинуть квартиру. Уже на пороге ее окликнула хозяйка:

– Вы не задержитесь еще на пару слов, если можно?

– Да, конечно. Андрей, подождите меня в машине, пожалуйста.

Вслед за хозяйкой она вернулась в гостиную.

Иветта выдвинула тяжелый стул с зеленоватой бархатной обивкой, указала на него Лене, а сама расположилась напротив.

– Понимаете, Елена… Простите, у меня плохая память на отчества.

– Денисовна, – подсказала она.

– Да, простите еще раз. Так вот, Елена Денисовна, я бы не хотела, чтобы у вас сложилось превратное мнение о моем сыне. Как бы там ни было, он мой единственный близкий человек. И что бы он ни сделал, я все рано буду на его стороне. Да, мы не сходились практически во всем, но Максим мой сын, я хочу знать, в чем его обвиняют. Возможно, ему понадобится помощь адвоката…