Билли вскочил и предложил Мирне свое место, не пуская на него Клару. Глаза Рейн-Мари загорелись, она улыбнулась, посмотрев на Армана.

– Ерунда, одни ушибы, – сказал Бенедикт.

– Усибы, – сказала Клара. – Эх, ты, обесьян.

Бенедикт уставился на нее почти так же, как Арман вперялся в Билли, когда говорил тот.

– Вы незнакомы, – сказала Мирна. – Это Клара Морроу, соседка.

– Привет, – сказал Бенедикт четким, громким голосом.

– Вы не видели такое кино – «Выстрел в темноте»?[35] – спросила Клара у Бенедикта, а потом сказала Мирне: – Еще один фильм, который мы должны пересмотреть.

– Хорошая мысль.

– Клузо – знаете? – спросила Клара у Бенедикта, который продолжал смотреть, чуть наклонив голову, словно это могло помочь ему понять сию растрепанную персону.

– «Мои руки – смертельное оружие». – Клара подняла ладони с растопыренными пальцами, имитируя рубящий удар карате и опробуя на Бенедикте еще одну цитату из фильма, но Бенедикт только смотрел встревоженным взглядом и даже на всякий случай сделал шаг назад, чуть не наступив на Гамаша.

– Ничего страшного, – с улыбкой сказал Арман. – Она ими только рисует.

– Живопись пальцами? – спросил Бенедикт. – У меня тетушка этим занималась. Терапия. С головой не очень хорошо было.

– Если уж речь зашла о головах, как твоя-то – в порядке? – спросила Мирна, возвращаясь к первоначальному вопросу.

– Они меня осмотрели – у меня явно крепкий череп.

Он сказал это с такой серьезностью, что остальные не смогли сдержать смех.

Бенедикт, который не сразу понял, в чем дело, сначала почувствовал смущение, потом усмехнулся.

– Но и большое сердце, – сказала Рейн-Мари, погладив одеяло на его коленях. – Вы спасли их жизни.

– Это они спасли мою.

– Там, в доме, вероятно, было холодно, – сказал Арман. – Без отопления-то.

– Да, холодно.

– Хорошо, что вам удалось разложить костерок и греться у него.

– Но нас это напугало до смерти, – сказала Мирна. – Мы его почуяли и решили, что дом горит. Словно одного обрушения было мало.

– Так теперь вы можете нам сказать? – спросила Клара, садясь на стул Армана, взявшего себе другой. – Мы знаем имя человека, которого завалило в доме?

– Я им только что сказал, – ответил Жан Ги. – Его зовут Энтони Баумгартнер.

Рот Мирны распахнулся от потрясения.

– Сын баронессы? Мы его только вчера видели! В его доме.

Бенедикт только что произнес такие же слова. Арман знал: их произносят многие. Словно если ты видел кого-то недавно, это может защитить его от неожиданной смерти.

– Вы говорили нам, – обратился он к Бенедикту, – что, когда входили в дверь, она была не заперта. Но никаких следов месье Баумгартнера вы не увидели?

– Никаких. Я крикнул, думая, что там может кто-нибудь находиться, но мне никто не ответил. Я начал искать с помощью фонарика на моем айфоне. Вообще-то, я просто время убивал – ждал, когда согреется моя машина. Но потом я решил проверить, можно ли восстановить этот дом, зашел в него поглубже, чтобы осмотреть внимательнее. Вот тут-то он и рухнул.

Молодой человек замолчал.

Арман и Жан Ги, оба имевшие личный опыт травматизации, видели знакомые признаки.

– И как это произошло? – осторожно спросил Гамаш.

Психотерапевт научил его кое-чему, и он пытался передать свои знания всем агентам Sûreté. Потребность говорить о том, что случилось. Не только о физических, но и об эмоциональных травмах.

И теперь он предлагал выговориться Бенедикту. Человеку с крепким черепом и большим сердцем.

Анри, лежавший между Арманом и Бенедиктом, перекатился на спину. Его громадные уши плоско легли на пол, словно два маленьких коврика.

Бенедикт наклонился и погладил Анри живот. Стараясь ни с кем не встречаться глазами.

– Я услышал треск, – сказал он, обращаясь к Анри, который внимательно слушал. – Я подумал, это мороз коробит дерево. Такое случается со старыми домами. Я не испугался. Сначала. Думал, я понимаю, что происходит. Но потом раздался другой, гораздо более громкий звук. Я находился в кухне. И услышал что-то, будто поезд приближался, и дом стал сотрясаться.

Голос Бенедикта становился громче, и Мирна взяла его за руку. Не для того, чтобы его остановить, а чтобы успокоить.

Бенедикт посмотрел на Мирну, потом – на Армана.

Своими слезящимися глазами Арман отчетливо видел ужас парня.

– Я бросился к двери, – продолжил Бенедикт. – Но тут упала балка, прямо передо мной. Я сумел вовремя остановиться. А потом… – Он замолчал на полуслове.

– Продолжайте, – мягко сказал Арман.

– А потом словно всюду начались взрывы. Я испугался и замер.

Он огляделся, его зрачки расширились, взгляд остановился на Жане Ги, который смотрел на молодого человека не с жалостью, а с сочувствием. Даже не с пониманием, хотя Жан Ги и понимал.

В выражении его лица отчетливо виделось одно. Утешение. То, что Бенедикт чувствовал тогда, как реагировал, его действия и бездействие – все это представлялось естественным и нормальным.

Замереть. Бежать. Кричать. Визжать.

Жан Ги сам прошел через все это. И ведь он имел специальную подготовку. А парень был всего лишь плотником. Строителем.

– Я знаю, – сказала Мирна. – Я тоже замерла. Когда все начало падать. Это как…

– Я был один.

Рот Мирны, открытый для произнесения следующих заготовленных слов, таким и остался. И не произнес ни слова.

– Я был один, – повторил Бенедикт. Теперь шепотом.

Это-то и определяло разницу. Пропасть. Между их ужасом и его. Они тоже смотрели смерти в глаза. Но вместе.

Он был один.

Нижняя губа Бенедикта дрожала, его подбородок собрался в складки – он изо всех сил старался сдержать дрожь.

– Мне было так страшно, – прошептал он. – Когда я наконец шевельнулся, то увидел дверной проем, – слава богу, он находился под опорной балкой. Я прыгнул туда и лег. – Он говорил, а плечи его сутулились. – Потом обрушение прекратилось, но я оказался в ловушке. Я кричал и кричал, но безрезультатно. А потом стало ужасно, ужасно холодно. И темно. Я уронил свой айфон, так что ни позвонить, ни эсэмэснуть не мог. И света у меня не было. И тут настала настоящая тишина.