с собой борзую, через плечо перекинул фитильное ружье. Еще солнце не взошло, а он успел уже осмотреть силки и капканы, установленные на поросшем можжевельником склоне возле самого аила. Пусто… Сарыбая это не огорчило, — он и не надеялся здесь что-нибудь найти. Вся его надежда была теперь на упорно рыскавшую борзую. Он старался поспевать за собакой, не терять ее из виду. Близился полдень, но поиски пока были безуспешными. Сарыбай снова и снова посылал собаку вперед, кричал по-охотничьи, даже выстрелил дважды из ружья, надеясь вспугнуть дичь. Но только мелкие птахи щебетали по кустам, будто из всей живности на белом свете они одни и остались. Хоть бы их настрелять, но и они не попадались на мушку.

Борзая на мгновение замерла, потом начала подкрадываться. Сарыбай сжался, кинулся искать укрытие. Высунув длинный язык, борзая почти ползла по земле. Что там такое? У Сарыбая колотилось сердце. Пристально вглядывался он в ту сторону, куда кралась собака, и наконец увидел на прогалине крота, рывшего землю. Крота хочет поймать? Сарыбай оглядел все вокруг, но кроме крота никакой другой твари не заметил. Пропади он совсем, этот крот! Сарыбай хотел было подозвать борзую, по передумал. Ладно, лучше крот, чем ничего. Охотник, бесшумно ступая, двинулся за собакой. Крот, должно быть, что-то почуял: привстал, начал прислушиваться. Сарыбай целился, но никак не мог взять зверька на мушку. В это время сбоку, из кустов, кинулась на крота борзая. Готов!.. Сарыбай подбежал, запыхавшись. Ах ты, черт! Крот ускользнул. Охотник оторопело смотрел на собаку, а та понуро обнюхивала свеженарытую землю.

— Эх, и тебе тоже нет удачи!

Собака словно поняла, что слова хозяина относятся к ней, виновато отошла в сторонку. Отошла и легла, всем своим видом показывая, что нынче ни на что уже не надеется.

Сарыбай попытался разрыть кротовину, хоть и знал, что это дело пропащее, — до крота не дороешься, только ногти обломаешь. Охотник скоро устал и, вздыхая, отерев со лба пот, присел отдохнуть. В голове вертелись мысли досадные и безысходные. Что же делать и куда податься? А? Слезы навернулись Сарыбаю на глаза, затуманенным взглядом глянул он на свернувшуюся на земле борзую. Десять лет этот пес верный друг и помощник, добрые десять лет. Бессловесный, но, кажется, все понимающий, ласковый, послушный, надежный… Сарыбай еле слышно, побледневшими до синевы губами окликнул пса, потом встал и сам подошел к нему. Пес ласково завилял хвостом, но сильная рука хозяина вдруг до боли крепко стиснула ему морду, другая рука сжала горло… Считанные мгновения понадобились охотнику, привыкшему ломать шеи лисам, чтобы сломать шею собаке.

Сарыбай ободрал собаку, разнял на части худую тушку, уложил куски в торбу. Вздохнул, завязал торбу и взвалил на плечо.

Жена, как всегда, ждала его на пороге юрты.

— С добычей тебя… Вижу, торба не пустая…

С улыбкой потянула она завязки.

— Боже мой!..

Сарыбай ничего не ответил. Не мог. Он только молча оскалился, затряс головой. Вошел в юрту, положил мешок и со вздохом поглядел в ту сторону, где, бессильно распустив крылья, сидел беркут. В юрту вбежала Кундузай, дочка, принялась нетерпеливыми пальцами развязывать мешок — мясо принес отец! Сарыбай сказал виновато:

— Это мясо не едят, дочка…

Он, несмотря на голод и усталость, не мог усидеть на месте. Встал, надел рукавицы, начал кормить беркута собачиной. Орел с жадным клекотом хватал кровавые куски и глотал один за другим, прикрываясь крыльями.

Мяса борзой хватило беркуту на несколько дней. Потом Сарыбай вынужден был снова двинуться на поиски корма…

Большой, обнесенный невысокой, сложенной из камней оградой загон для скота. С той стороны, что поближе к юрте, пристроены к загону каменные ясли. Чуть ниже неумолчно журчит родниковый ручеек. Это место издавна прозвали зимовьем Карабая. Откочуй отсюда хозяин — и только камни изгороди да кучки засохшего навоза напомнят о том, что здесь была стоянка…

Сарыбай шел и присматривался к стойбищу. К самому загону прижались две юрты. Одна покрыта новой кошмой, — должно быть, байская. Тишина мертвая. Ни души живой не видать. Сарыбай подходил к юрте, нарочито шумно ступая, откашлялся погромче, чтобы дать знать хозяевам о своем приходе. Но ни один человек не вышел ему навстречу, только выскочила из-за юрты тощая черно-пестрая собака, похожая повадкой на тех шакалов, которые скитаются по заброшенным кладбищам. Сарыбай вздрогнул от неожиданности, но собака только тявкнула и тут же, опустив голову и поджав хвост, метнулась снова за юрту, обманутая, должно быть, в своих надеждах получить съестное. Снова все стихло.

Сарыбай вошел в юрту бая и остановился у порога. Карабай лежал, укрывшись халатом, на своей постели. В стороне, возле того места, где в юрте обычно держат кухонную утварь, сидела жена Карабая, повернувшись к мужу спиной.

— Здравствуйте, Кара-аке! — поздоровался Сарыбай.

Кара приподнялся и, обнажив в улыбке беззубые десны, протянул вялую руку.

— Это ты, Сарыбай?

Сарыбай присел на колени.

— Зашел навестить вас, Кара-аке…

Он развязал суму.

Глаза Карабая наблюдали за ним с жадным любопытством.

— Я вижу, ты принес подарок своему дяде, дорогой соколятник.

— Вроде того, — отвечал Сарыбай.

— Баба! Где ты там?

Женщина повернулась.

— Подавай угощенье! От охотника подарок надо принимать на охоте, а нам соколятник сам принес. Надо нам по этому случаю потрапезовать вместе. Давай живей…

Женщина насупилась, но ослушаться мужа не посмела. Долго возилась она в ашкане, потом подала сваренное копченое мясо и дымящийся мясной отвар. Сарыбай, который еще от дверей почуял запах мяса, понял, что хозяева, заслышав его шаги, припрятали было еду. Соколятнику стало противно, он едва отведал мяса и отер пальцы о скатерть.

— Кушайте сами, бай, — промолвил он и достал из сумы принесенный Карабаю подарок. — Если пожелаете отдарить, бай, я буду рад и козленку. Тяжелые настали времена для меня, и я уповаю на ваше великодушие, бай.

Кара крепко прикусил губу и даже застонал слегка, но глаз не мог отвести от распростертой перед ним великолепной барсовой шкуры. Сарыбай встал, поднял шкуру за морду и провел по меху рукою.

— Бай мой, когда приносят подарок, взамен не просят ничего, не торгуются — дай мне то, подай другое. Что поделать, нужда пригнала меня к вам. Джут не только на мою долю выпал…

Карабай заерзал беспокойно и снова застонал.

— Соколятник мой… Батыр похваляется до первого выстрела, а бай — до первого джута. Ох, была бы у меня сейчас сотня лошадей, как прежде… Я подарил бы тебе шубу, подвел бы тебе верхового коня…

Сарыбай покраснел от стыда до самых ушей.

— Ты сам видишь… сам