Внезапно перед нами возникает невысокий мужичок, лет так шестидесяти.

— Повернись к свету, — говорит он и пристально разглядывает меня. — Мог бы быть более похожим, но придется обойтись тем, что Бог слепил. Пошли со мной, — он говорит Рудису. — Аты иди на улицу и не оглядывайся.

Последняя фраза адресована мне. Оба они исчезают куда-то у меня за спиной, буквально растворившись в воздухе. Беззвучно, ни одна из четырех дверей подъездов не скрипнула, не хлопнула. Я послушно выхожу в арку и снова направляюсь к афишам. 19 июня в большом зале Латвийского Государственного университета будет выступать лауреат Сталинской премии, звезда советского кино Любовь Орлова. Завтра в парке Аркадия мероприятие…

— Привет, Максим Кошкин! — слышу голос Рудиса. — Если хочешь, буду звать тебя Максимилианом фон Кошкинбергом.

Рудис озирается по сторонам, не смотрит ли кто, и сует мне в ладонь паспорт.

— Давай пройдемся, потом посмотришь. Вон там есть скамейка.

Новый и чужой документ вызывает волну жгучего любопытства, чувствую, что покраснел, и в пальцах — зуд от нетерпения. В голову приходит странная мысль, что от долгого созерцания портрета Сталина у меня началась чесотка.

Мы садимся, и меня охватывает страх. Боязно открыть серую книжечку, которая с этого момента заставит меня выдавать себя за другого человека.

— Что такое? — Рудис не понимает мое замешательство.

— Ничего, — вопрос друга действует как команда, и я открываю первую страницу.

Фамилия — Кошкин, имя — Максим. Листаю дальше. Что за рожа? Не вижу никакого сходства с собой. Только и всего, что у него тоже темные волосы.

— Мне теперь нужно так выглядеть?

— По-моему, довольно сносно. Только волосы нужно зачесывать…

— Да тут сразу видно, что это не я. А подпись? У меня такие кренделя не получатся.

— Бог ты мой! Что ты собираешься подписывать? Радуйся, что нашелся столь подходящий документ. Готовый. Поверь мне, со стороны никто и не заметит разницу. Если бы ты хотел со своей фоткой, так быстро не получилось бы.

— Я мог бы подождать.

— Ну, ладно… сделают тебе паспорт с твоим фото, впишут имя, какое сам выберешь, но придется ждать несколько дней. Недельку потерпи с этим, ничего от тебя не отвалится. А фотография-то у тебя есть?

— Не знаю. Дома, наверно, есть, но туда уже не попадешь.

— Ничего, сходишь в фотоателье. Поверь мне, все будет хорошо.

Как Рудис ни старается, а на душе кошки скребут. Хватает того, что страшно идти в свой собственный дом, так теперь и я — уже больше не я. Получается, с сегодняшнего дня всю оставшуюся жизнь придется прятаться под чужим именем? Может, не стоило убегать, а позволить, чтобы задержали, забрали в полицию… милицию или куда там положено? В тюрьму? Ужасно, но, если подумать, тогда по крайней мере я бы сохранил свое имя. Кто этот Максим? Национальность в паспорте не указана, но ясно, что он никакой не латыш. То есть я-не латыш?!

— Макс, когда у тебя день рождения? — зубоскальство Рудиса бесит, но как на него сердиться — он же старается искренне и в его иронии нет ни капли злобы.

— Перестань. И так хреново… Родился 15 июня 1909 года. Выходит… старше меня на шесть с половиной лет. Разве я выгляжу таким старым?

— Конечно, выглядишь. Шесть лет, не бери в голову. Эй, у тебя послезавтра день рождения! Вот это нам нужно будет отметить!

Рудис смеется так заразительно, что от его смеха и моя печаль начинает осыпаться, пока не исчезает вовсе. В конце концов, я сам на свою голову ввязался в авантюру, как-то нужно выкручиваться. Весна все-таки прошла лихо, и дороги обратно не видать, поскольку ее попросту нет. Рудису тоже не шибко весело, но он же смеется. Там видно будет, как эта неразбериха закончится. В жизни ведь всякие чудеса случаются, и это здорово.

— Погнали в кабак, нужно мозги прочистить, — предлагает Рудис. — По полстакановцу пропустить.

Стакановец — новое слово в нашем местном жаргоне. Кто-то случайно назвал стахановцев стакановцами, все дружно посмеялись, тут у слова и появилось новое значение. Стакановец — это полный граненый стакан водки. Местные кабачки уже приноровились к русским питейным традициям, и никто уже не удивляется, если посетитель желает залпом выпить сто или двести граммов водки, то бишь, опрокинуть одного стакановца.

— И что теперь? — спрашиваю, когда осилили по два полстакановца.

— Как — что? Садимся в трамвай и едем к маминому брату.

— А удобно?

— Он с мадам и моей сестренкой Байбой в деревне. Вернется — хорошо, если после Лиго[45]. А может, и того позже. В Риге ему делать нечего. Поэтому польем цветочки, чтобы моя мама из центра длинные концы не делала, а заодно и поживем несколько деньков, — Рудис вынимает из кармана ключи и машет перед моим носом.

— А кто он, твоя дядя?

— Совсем недавно был хозяином лесопилки. Высший класс, доски шли на экспорт. Весьма обеспеченный мужик… Был. А что теперь, после национализации, не знаю. Наверно, какую-то заначку сохранил. Погоди! Совсем забыл! А что мы пить-есть будем? Провиантом надо запастись. Иначе для чего я эту торбу взял?

Похоже, все окрестные торговцы — старые кореша Рудиса. Разживаемся деликатесами, которых и близко нет на полках магазинов. Наполнив сумку, грузимся в восьмой трамвай и едем на место. В Пардаугаве мне всегда куда уютнее, да и Торнякалнс неподалеку. Тут даже с чужим паспортом не так жутко, как в центре города.

Дверь отворяется, и мы входим в залитую солнцем четырехкомнатную квартиру.

— Неплохо.

— Да. В центре такую большую не разрешили бы. Я буду спать в той комнате, атыв этой.

Наконец можно дух перевести. Жарю яичницу с копченой грудинкой, пока Рудис накрывает на стол и открывает бутылки с пивом.

— Может, позвонить какой-нибудь цыпочке?

— Ну, ты еще куда ни шло, а я… глянь — в каких лохмотьях. Только шапку в руку — и подаяние клянчить на углу.

— А по-моему, не так все страшно, но, если хочешь, подберем что получше. Альберт примерно твоего роста. Фрак не желаете? — Рудис открыл шкаф и перебирает вешалки.

— Нет. Хочу белый смокинг. Все-таки лето.

— Непрактично. Не пройдет и часа, как будет в пивных пятнах.

— Эт-точно. Завтра в Аркадии бал. Будет играть объединенный джазовый оркестр Штрома и Рубениса. Может, сходим?

— Во фраках?

Мы ржем, как кони. Рудис вынимает из шкафа фрак и раскладывает на кушетке.

— Когда-нибудь надевал?

— А ты?

— Случалось. А ты, я вижу, нет. Ну, можно же раз в жизни вырядиться господином.

— Можно. Смеха ради.

— Ха! Дело серьезное. Шутки