— Тебе не соперница, — резюмирует Денис, достоверно входя в образ Сергея Зверева. — Лицо перекроено как драный халат моей бабули. Комки биша высосала, блефару делала, лоб заморозила, губы надула, сиськи силикон. А по поводу сумки, конечно, сочувствую.

То, что Кирилл трахает трансформера — утешение слабое, но выбор у меня небольшой.

— Может у нее еще и волосы не свои? — с надеждой смотрю на Дениса,на что он сочувственно поджимает губы.

— Саня, я критик, а не пиздобол. Волосы настоящие. Но если эта девка когда-нибудь забредет ко мне в салон, парик ей понадобится, обещаю. И что ты сейчас собираешься делать?

— Ваш чай, — произносит официант, ставя перед нами прозрачный чайник с моим любимым напитком.

Я с секунду разглядываю листочки базилика за стеклом, представляя как матерится Кирилл, когда они оказываются на его брюках, и понимаю, что облегчения мне это не принесет. Когда мне по-настоящему больно, я перестаю быть воинственной амазонкой и уползаю зализывать раны в одиночестве.

— Ничего, Дэнчик. Допью этот чай и поеду домой.

— Что, и даже не потопчешься на больших яйцах красавчика?

— Пусть эта Лена Летучая на нем топчется. Лично я завязала.

— Эээ, Саня, а у тебя папа-то не дровосек вроде. Ты куда так с плеча рубишь? Может, это все лишь большое силиконовое недоразумение.

— Он не познакомил меня ни с одним из своих друзей за тот месяц, который как я думала, мы встречались. Я ни разу не была у него дома. Да-да, не надо так глазеть на меня. Про центр я соврала. Я не знаю, где он живет. И теперь уже никогда не узнаю, потому что мне наплевать. Так и знала, что нельзя нарушать правило номер три.

Денис скрещивает на груди руки и манерно вздыхает.

— Вот поэтому я и люблю мужские жопы. Потому что в них нет бабских мозгов. Ходила Саня месяц счастливая, а при первом же шухере выяснилось, что это и не счастье было вовсе, а говно. Наверняка, он еще и не смыл как-то после себя? Ну-ка, покопайся в памяти хорошенько? Было такое?

— Не беси меня, — рявкаю я, свирепея. — К слову, трахать женские мозги у тебя получается великолепно.

— Ладно, моя принцесса, — примирительно говорит Денис, поглаживая мою ногу под столом носком своего модного кроссовка. — Я просто хотел тебя немного взбодрить. Тогда давай пьем чай и валим отсюда. Кстати, если хочешь, могу тебя засосать по-взрослому на глазах у твоего Серова. Я красавчик, и он свои запонки точно от ревности сожрет. Заодно узнаешь, наконец, вкус настоящего поцелуя.

От такого сомнительного предложения я морщусь.

— Я, пожалуй, пасну. И без твоего гейского языка дерьмово.

Денис пожимает плечами, и мы в молчании допиваем чай. Я себе пальцы готова отдавить из-за того, что до сих пор надеюсь на чудо. Например, что Кирилл мне перезвонит, или хотя бы обернется, почувствовав мой праведный гнев. Ну или бросится мне в ноги все объяснять. Например, что девушка напротив — его троюродная сучка-сестра, которая на спор вынудила его не брать чужие трубки. На кону спора — роскошная вилла на Мальдивах, куда он собрался меня отвезти в ближайшую неделю. Боже, я такая жалкая. Его спина выглядит так, словно ее хозяин ничего, кроме своей силиконовой спутницы не видит.

— Я заплачу, Саня, — ворчит Денис, когда я лезу в сумку за картой. — Чай и правда годный был.

Через три минуты мы покидаем кафе под пристальным взглядом овчарки Гули, и даже если Кирилл меня и заметил, то окликнуть поленился.

Саша

Серов, то есть козлина, перезванивает мне по пути к дому, но я не беру трубку. И нет, я не планирую игнорировать его звонки. Приму, когда окажусь в стенах своей квартиры, а не на улице. Вдруг на смену желанию залезть под одеяло и пролежать под ним до августа придет потребность покидаться чем-то в стену или поорать. В горести я бываю такой непредсказуемой.

— Ладно, цыпленок, не грусти, — Денис профессиональными движениями поправляет мне волосы и целует в щеку. — Захочешь поныть — мой номер знаешь. Захочешь тусануть — тоже.

Я выжимаю из себя слабую улыбку и скрываюсь в подъезде. Интересно, у меня есть дома шоколад? Пора проверить действительно ли я не способна толстеть. В ящике кухонного гарнитура находится коробка конфет, и я, засунув ее подмышку, шлепаю в гостиную. Можно отомстить Серову, позвонив Максу: он за любимую сестренку его своим Камаро переедет.

Вздохнув, я включаю телевизор и засовываю в рот первую конфету. У меня их тут еще двадцать. Час продержаться хватит, а потом надо будет заказывать доставку еды. Следующий телефонный звонок вероломного козлины раздается на третьей конфете. Я разглядываю его нахмуренную физиономию, которую засняла во время одного из наших походов в ресторан, и недоумеваю, почему мне настолько плохо. Наши односторонние отношения длились всего месяц, а это гораздо короче, чем любые из моих предыдущих. А еще этот козлина вытер об меня ноги. Разве это не повод забыть о нем в ту же секунду, как я переступила порог «Бристоля»?

Выдержав пять секунд, я провожу по экрану пальцем.

— Алло, — произношу тоном налогового инспектора.

— Саша, — от звука собственного имени рука тянется еще за одной конфетой. Говнюк умеет говорить простые вещи так, что внутри что-то екает. — Ты звонила?

— Да, я тебе звонила. Но это было около часа назад, и с тех пор все поменялось. Больше я с тобой разговаривать не хочу. Никогда. Надеюсь, это понятно.

Слышится затяжной вздох, бормотание и глухой звук удара. Кажется, Серов что-то пнул.

— Может, просто скажешь, что на этот раз случилось?

— А это ты можешь спросить у той, с кем так мило обедал в «Бристоле». Настолько мило, что не потрудился взять мою трубку.

— Са…

Мое имя запикивается гудками, потому что я сбрасываю вызов, пока не успела проорать, что он идиот, если променял мой натурпродукт на чужеродный силикон. Запихиваю в рот еще одну конфету и начинаю с остервенением ее жевать. Попробует еще раз мне перезвонить — не возьму трубку.

Проходит тридцать секунд, минута, и я помимо воли начинаю разглядывать потухший экран. Говнюк не перезванивает. Это вполне ожидаемо: Серов понял, что я знаю о его вероломстве и отпираться ему смысла нет. Конечно, он не собирался показывать мне свое жилье. Он даже попытаться соврать не хочет, чтобы выкрутиться.

Я провожу в компании выключенного телевизора и конфет еще минут сорок, и все эти сорок минут продолжаю ждать его звонка. Ничего. Серову на меня плевать. Когда я умудрилась сильно вляпаться? Почему именно он? Романтиком его даже с натяжкой не назовешь, а еще он конченый трудоголик. А я разве я не заслуживаю, чтобы меня на руках носили двадцать четыре часа в сутки?

Не зная, куда себя деть, я набираю ванну и когда залезаю в нее, вижу что все еще держу в руках телефон. Нет, это уже борщ. Я так и буду ждать его звонка как малолетняя дурочка? Выключаю телефон и кладу его на пол. Через минуту включаю его снова, заказываю еды, и опять выключаю. Пусть мое слабовольное подсознание перестанет тешить себя надеждой.