Охх, Марти Макфлай. Где же ты?

Кирилл

Мой палец Саша, побледнев, выплевывает и медленно поднимает глаза на седого рычащего хера. Второй раз встречаю этого деда и второй раз хочу его приложить. Хотя бы потому, что мой план запихать его внучку в машину и не до завтрашнего утра не вылезать из кровати, только что стремительно обмяк.

— А ты что тут делаешь, дедуль? — с АСМР-придыханием спрашивает Саша.

— А чего люди обычно в жральне делают, Саня? Жрут. Кто-то вот как я — макароны с сыром, а кто-то — немытые пальцы бывших работодателей, — старик переводит на меня презрительный взгляд и кривит губы: — Или ты уже из стенд-апа уволился, губастый?

Ах, ты, блядь, камикадзе в ссанном подгузнике.

Шум в голове нарастает, как и всегда бывает, когда перестаю себя контролировать, я отодвигаю стул и встаю.

— Ты бы слова подбирал, дед. В прошлый раз я твою вставную челюсть пожалел, но на этот раз придется глотать цирконий.

— Это репертуар, что ли, твой новый? — щурится старик. — Так я тебе сразу скажу: шутки твои — говно.

— Дед, хватит, — рявкает Саша. — У меня свидание, между прочим. Кирилл, ты тоже сядь.

— А меня ты чего не приглашаешь, Саня? Я твою жопку обосранную зря, что ли, десять лет в раковине подмывал?

А пока Саша выглядит так, словно проглотила кило васаби, старик отодвигает стул и садится. Я даже не помню, чтобы когда-либо меня так драло на части. Все факты говорят за то, что оппонент заслужил мордобой, и есть лишь одна деталь, которая меня от него удерживает. Зеленоглазая, пухлогубая и взволнованная. Ведь если я сломаю нос этому ее родственному Мойдодыру, она наверняка расстроится. А я, кажется, этого не хочу.

— Вон у вас тут сколько еды, — дед обводит глазами все, что не успела доесть Саша. — И впрямь как свидание. Набьете, значит, пуза, а дальше куда? — его прищуренный взгляд фокусируется на мне. — Дай угадаю? В музей ее Булгаковский поведешь?

Ага. В Грибоедовский. Знал бы ты, что я делать с твоей внучкой собирался до твоего прихода, уже столовым ножом мне глазные яблоки выковыривал.

— Пока ты над столом орать как потерпевший не начал, план был куда интереснее.

— Ну-ка, дай послушаю, — старик вальяжно отваливается на спинку стула и закидывает ногу на ногу. Блядь, сколько ему? Какой-то Чак Норрис. — Очень интересно, как нынче молодежь развлекается.

Я открываю рот, что ответить, что он и его любопытство могут идти на хер, но тут встревает возмущенная Саша.

— Дед, мне двадцать три. Макс к этому времени Нику осеменил, и уж он в процессе точно без твоих инструкций обошелся. И я тоже как-нибудь обойдусь.

— Ишь ты, какая феминистка мэйд ин ЮэСА в Москве высадилась, — язвительно грохочет старик. — Хочет она — расследование по дурости устроит, хочет — пальцы обсасывать будет на глазах у местных идиотов. А захочет — у дедули гелендваген будет клянчить, мурлыча и глазками хлопая. Все независимые бабы мира тебе аплодируют, Саня.

Я немного напрягаюсь. А про расследование он как узнал? Мое имя в прессе вообще никак не светилось.

— Я бы не обсасывала, дедуленька, если знала, что Люба тебе сегодня пирогов в контейнер не напихает, а разрешит сбегать в кафешку, — шипит Саша, при этом не прекращая улыбаться. — Потерпела бы полчаса до своей квартиры как-нибудь.

Лицо старого хера кривится, а у меня неожиданно встает так, что на столе начинают позвякивать бокалы. Вот она, разъяренная леопардиха, готовая выпускать кишки: раскосые глаза сверкают, щеки порозовели. Хоть за вторым комплектом белья ее в примерочную тащи. Она тут, по крайней мере, недалеко.

— И на что это ты намекаешь, Саня? Что я без жены своей чихнуть не могу?

Улыбка Саши становится еще более хищной, рот распахивается, готовый изречь очередную колкость, но потом вдруг ее черты резко смягчаются, а голос вновь приобретает тональность АСМР.

— Конечно, нет, дедуль. Ни у кого нет сомнений, кто у нас глава семьи. Люба и мы, твои внуки, за тобой как за каменной стеной. К кому мы еще придем за помощью, если возникнут проблемы? Когда мне Макс в трубку нудеть начинает, я ему всегда говорю: лучше спроси у деда. Он у нас самый мудрый и говна не посоветует.

Я пока я пытаюсь понять, что вообще происходит, морда у старого хера расправляется, и на ней отчетливо проступает удовлетворенное самодовольство.

— Я и папаше твоему тоже самое говорю. Обложился толпой маркетологов, которые ему сутками по ушам ездят. Позвони ты тестю, если денег тебе некуда девать. Тесть тебе расскажет, куда баксы правильно распихать.

Саша понимающе кивает и смотрит поверх его плеча.

— Дедуль, кажется это тебе из-за стола какой-то седой мужика машет.

— А… — старик небрежно отмахивается рукой. — Это немолодое дарование, небось, сожрал все и теперь стало скучно. Ладно, пойду я.

Он отодвигает стул и встает, и только сейчас я замечаю, что у нас одинаковые костюмы.

— Пальцы свои к внучке моей не тяни, — говорит он, глядя на меня сверху. — Покормил, отвез и пиздуй к себе домой. Саня, в выходные жду тебя в гости. Люба пирожков напечет. Те, чай, слопала уже. И тазик мой верни.

Саша

— А почему «Бристоль»? — кривится Денис, капризно сводя к переносице идеальную линию темных бровей. За такие брови Ким и Кайли повыдирали силиконовые накладки из своих задниц. Ну или, как минимум, умоляли дать им телефон его стилиста.

Денис Илтановский — мой давний приятель, единственный человек в Москве, чьим рукам я доверяю тонирование и стрижку своих волос, сногсшибательный красавчик, заставляющий людей оборачиваться ему вслед, и, к несчастью лучшей половины человечества, неисправимый педик.

— Потому что там вкусная еда и такого чая с клубникой и базиликом больше нет нигде.

А еще я полюбила это заведение, потому что Кирилл меня часто сюда таскает. Может быть, мы даже встретим его там. При виде моего выдающегося гей-эскорта он конечно порычит немного, но остынет, когда я введу его в курс дела. Мы с Денисом куда больше, чем подружки. Он видел мою перхоть.

— Ладно, веди, — нарочито капризно произносит Денис, берет меня под локоть. — Но не дай бог чай окажется говном — будешь сама счет оплачивать.

Педик и язвительная сучка.

— И не скучно тебе в Москве, недавака? — спрашивает он, когда вдалеке показывается знакомая вывеска. — На родину еще не хочется? Кстати, ты того баскетболиста правда кинула?

— Угу.

— Тогда я отпишусь от него в инстаграме. Заебал свой пресс фоткать.

Тут я решаю, что пришло время раскрыть карты, и начинаю загадочно улыбаться.