большим французским дверям, обрамляющим угрюмое море. Он засовывает руки в карманы, широкие плечи напряжены.

Я чувствую, как смесь смущения и раздражения окрашивает мои щеки, потому что с каждой проходящей тяжелой секундой становится все более очевидным, о чем он думает.

Он нанимает людей определенного типажа, а я ему не подхожу. И теперь он задается вопросом, что, черт возьми, с этим делать, чтобы не попасть под дело о дискриминации.

Как раз перед тем, как желание послать его к черту пересиливает мое желание удержаться на этой работе, он оборачивается и застает меня врасплох гораздо более мягким выражением лица и командой из двух слов.

— Иди сюда.

Мой естественный инстинкт — нахмуриться и покачать головой, потому что мне все еще неловко за то, что я поддалась изгибу его пальца на свадьбе. Но в то же время в его тоне есть что-то настолько легкое и очаровательное, что это заставляет мое сердце забыть о следующем ударе.

Нелепо. Интересно, в этом ли его настоящая привлекательность? Не в его внешности или легком остроумии, а в том, что он обладает талантом отдавать грубые команды таким образом, что хочется следовать им, вместо того чтобы дать ему пощечину.

Иди сюда. Сядь мне на лицо. Стони мое имя громче, Пенелопа.

Мои ноги двигаются раньше, чем мой мозг соглашается с этим. Я останавливаюсь перед ним, достаточно близко, чтобы почувствовать тепло, исходящее от его тела.

Я и не знала, что от кубика льда может исходить тепло.

Я замираю, когда он протягивает руку и нежно обхватывает мою челюсть. Моя голова по его воле перемещается вверх и влево, так что я смотрю прямо на луну, ярко сияющую на фоне беззвездного неба. Его рука большая и горячая, если не считать ледяного кольца, прижимающегося к моей скуле. Господи. Тепло разливается внизу моего живота, и, несмотря на мои попытки сохранить нейтральное выражение лица, я знаю, что он чувствует, как мой пульс учащается в горле, как мое дыхание становится все более интенсивным, когда оно скользит по тыльной стороне его ладони.

— Как твоя голова?

— Нормально, — огрызаюсь я в ответ, прежде чем высвободиться из его хватки. Он легко отпускает меня, лишь весело ухмыляясь. Я определенно была не в своем уме, когда думала, что хочу, чтобы он обращался со мной так же, как с другими женщинами. Мне не нравится эта его сторона. Черт возьми, он мне не нравится. Он заставляет меня чувствовать себя сбитой с толку и не в своей тарелке, как будто я вышла на улицу февральским утром и обнаружила, что на улице стоит изнуряющая жара.

— Присаживайся.

— Я бы предпочла постоять.

Делая вид, что не слышит меня, он тянется за листком бумаги на своем столе и изучает его.

— Пенелопа Прайс.

С тяжелым сердцем я понимаю, что он держит в руках мое потрепанное резюме. То самое, которое я набросала ранним утром под белыми огнями закусочной Дьявольской Ямы. Это паутина лжи, напечатанная на одной стороне листа А4, и мои пальцы дергаются, чтобы выхватить его из его рук.

Он делает несколько неторопливых шагов по комнате и наклоняет мое резюме к полоске лунного света, пробивающейся сквозь стекло.

Зеленые глаза сверкают, перебегая слева направо.

— Ты полгода проработала официанткой в казино Ураган в Атлантик-Сити?

В груди все сжимается, я киваю. Блять. Вписать в резюме казино, которое я спалила в Атлантик-Сити, казалось мне гениальной идеей в три часа ночи, когда я упивалась кофе и шоколадным тортом. Казино больше не существует, так что проверить факты некому. Это не самая большая ложь в моем резюме, но самая смелая. Формально я действительно провела там полгода, однако это было по другую сторону бара, пила тропические коктейли из кокосовой скорлупы и обманом выманивала у бизнесменов командировочные с помощью дурацких барных фокусов.

— Интересно, — размышляет Рафаэль, поглаживая челюсть. — Брат владельца — мой хороший друг. Расскажи, каково было работать под началом Томаса? Я слышал, он тот еще тиран.

Он смотрит на меня снизу вверх, в затененных глазах читается вызов. Несмотря на мою тревогу, во мне нарастает жгечее раздражение, потому что я знаю, что он пытается меня подловить.

— Я вижу не настолько хороший, потому что его зовут Мартин.

Прохладный серебряный кулон на моей шее обжигает влажную кожу. Почему я это знаю? Потому что он прорычал это мне в нос в боковом переулке казино, прежде чем ударить меня головой о кирпичную стену.

Рафаэль смотрит на меня с мрачным весельем, а затем возвращает свое внимание на ложь в его руке.

— Так и есть.

Он расхаживает по комнате, продолжая читать. Ненавижу то, насколько остро ощущаю каждый медленный, тяжелый шаг. Как я ощущаю каждый глухой удар, словно биение сердца под моей грудной клеткой. Секунды кажутся минутами, и когда напряжение становится невыносимым, мой отчаянный голос прорезает тишину.

— В чем дело? — выпаливаю я. — У меня уже неприятности?

Он натянуто улыбается и, пользуясь всем временем в этом чертовом мире, опускается в свое кожаное кресло и разворачивает его лицом ко мне. Благодаря лунному свету, падающему на его лицо, я с неудовольствием вижу, как он опускает взгляд на подол моего платья и проводит языком по зубам.

Конечно, неприятно. Но все же, будучи объектом его внимания, у меня слегка перехватывает дыхание.

— Пенелопа, мне кажется, мы начали не с той ноги, — он наклоняется вперед, упирает предплечья в бедра и смотрит на меня из-под полуприкрытых век. — Если ты собираешься работать на меня, то наши отношения должны быть более… — он прикусывает нижнюю губу и снова скользит взглядом по моим бедрам. — Профессиональными.

Я чувствую, что краснею от того, как он обводит пухлыми губами слово профессиональными. Оно содержит намек, как будто мы тайно трахались в течение трех месяцев. Чего, конечно, никогда не случилось бы и за миллион лет. Отчасти потому, что я предпочла бы воткнуть себе в глаз спицу, а с другой стороны потому, что уверена, что Рафаэль с радостью раздобыл бы для меня самую острую из возможных.

К тому же, если этот слух правдив, и он трахает девушек только один раз…

Я отбрасываю эту мысль прочь с затаенной дрожью.

— Я не понимаю.

— Что ж, боюсь, у тебя сложилось неправильное впечатление обо мне.

— И какое же?

— Что я не джентльмен.

Я фыркаю, громко и с недоверием. Это проносится по темному кабинету и приземляется на безупречное покерное выражение Рафаэля. Это лицо с четкими линиями и густыми ресницами, и если бы я увидела его за бархатным