столом, то не могу с уверенностью сказать, что не сбросила бы карты, даже если бы у меня был Флеш-Рояль.

— Ты не джентльмен.

В его глазах вспыхивает крошечный огонек веселья.

— Нет?

— У тебя две яхты.

— У королевы Англии их восемьдесят три.

Я щурю глаза.

— Ты — Висконти.

— Как и Нико, и, похоже, он тебе очень нравится.

— Ты носишь пистолет!

Он проводит двумя пальцами по нижней губе, безуспешно пытаясь скрыть ухмылку.

— Пистолет ненастоящий, Пенелопа.

— Я тебе верю, как своей заднице.

— А у тебя и с ней проблемы?

Наши взгляды встречаются. В моем горит раздражение, в его кипит удовлетворение. Я вырываюсь из его магнитной ловушки. Может быть, это и повышает температуру моей крови, но будь я проклята, если меня будет так же легко одурачить, как девушек в раздевалке внизу. Вместо этого я смотрю на золотую дверную ручку, жалея, что не могу открыть ее силой разума.

— Пенелопа.

Я сжимаю зубы от того, как он произносит мое имя, словно оно лежит на шелковой чертовой подушке. Ненавижу ощущение, словно кашемир, прижимается к моим ушам, но при этом он потрескивает и искрится, как электрический ток между моими бедрами.

Я бы скорее выцарапала себе глаза, чем вернула их ему, но я все равно это делаю. Изучая мое лицо, он вытягивает руки в стороны. Сначала ладонями вниз, затем медленным, чувственным движением запястий они разворачиваются к потолку.

Гладкие, загорелые. Толстые, длинные пальцы и кольцо, которое стоит больше, чем моя гребаная душа. Конечно, мне противно, как он произносит мое имя, но еще больше я ненавижу вид его рук. Господи. Дыхание сбивается, и, несмотря на то, что я знаю, что это не так, в голове проносится мысль о пальцах Рафаэля, перебирающих мои пряди. Это отвратительно, но мне любопытно узнать, правдивы ли слухи о том, что он дергает за волосы, когда трахается. Я без проблем могу представить себе часть с вином и ужином — я уверена, что он может включить очарование, словно кран, чтобы помыть руки, но он выглядит слишком изысканным, чтобы трахаться так грубо.

— Ты видишь кровь на этих руках, Пенелопа? — я хмурюсь в ответ. Когда он выжидающе приподнимает бровь, я заставляю себя слегка покачать головой. — Ты никогда не увидишь кровь на этих руках. Знаешь почему? Потому что я джентльмен.

По-видимому, удовлетворенный, он откидывается на спинку кресла и складывает пальцы домиком под подбородком.

— Начнём с чистого листа?

Его самодовольство окутывает мою кожу, как лихорадка, и мне хочется окунуться в ледяную воду, чтобы избавиться от него. В этот момент я готова сказать что угодно, сделать что угодно, лишь бы уйти.

— Отлично, начнём с чистого листа. Замнем всё. Точка невозврата, что угодно, — огрызаюсь я.

Я двигаюсь, чтобы обойти стол, но когда прохожу мимо Рафаэля, его рука вытягивается и хватает меня за запястье.

Господи. Чувствуя, как вся кровь отхлынула от моей головы, я смотрю вниз, на то место, где он меня держит. Его хватка не такая крепкая, как на свадьбе, но она производит тот же эффект приковывания меня к месту. Она твердая. Надежная. Конечно, я могла бы вывернуться, встряхнув рукой, но когда его большой палец слегка касается пульса на внутренней стороне моего запястья и заставляет мое зрение затуманиться, я почему-то знаю, что не сделаю этого.

Теперь в его голосе слышатся резкие нотки, когда он касается моей влажной кожи.

— Если я джентльмен, то мне нужно, чтобы ты была леди.

Я моргаю.

— В смысле?

— Это значит, что больше никаких краденых платьев и дурацких викторин.

Его пристальный взгляд прожигает дыру в моей щеке, и комок в горле сгущается.

— Тогда лучше плати мне больше.

Что ж, клятва нарушена. По крайней мере, я держала язык за зубами дольше, чем обычно, я полагаю. Моя наглость напоминает мне, что я даже не знаю, какая у меня зарплата: насколько я знаю, мне могли бы платить Reese's Pieces29 и чем-то на вынос.

Его хватка усиливается, подтверждая то, что я уже знала. Последние пять минут он был в образе Рафаэля, которого он хочет, чтобы люди видели. Это спокойное, невозмутимое поведение — всего лишь видимость, и он так же хорошо умеет поддерживать его рядом со мной, как я держу рот на замке рядом с ним.

— Не каждый мужчина, проходящий по этой яхте, будет таким же милым, как я, Пенелопа.

— Таким же милым, как ты? Ты что, забыл, как набросился на меня с молотком?

— Могло быть и хуже.

— Да?

— Ммм, — растягивает он, его взгляд вспыхивает чернотой. — Я мог бы ударить им по твоей гребаной голове.

Затаив дыхание от неожиданной ядовитости в его тоне, мне требуется на полсекунды больше, чем обычно, чтобы восстановить самообладание. Когда я это делаю, я вырываю свое запястье из его хватки и хватаюсь за грудь, надувшись, как будто я очень обижена его внезапным придурковатым поведением.

— Ой. Ты такой большой и страшный, что, кажется, я только что немного обмочила свои трусики.

— Ты их тоже украла?

— Наверное, нам лучше не говорить о моих трусиках — не хотелось бы, чтобы у тебя встал посреди рабочего дня.

Его взгляд сужается, но забава смягчает его края.

— Ты говоришь много глупостей для девушки, которой нужна работа.

Я колеблюсь. Несмотря на зарождающуюся в животе ярость, здравый смысл подсказывает мне, что я должна заткнуться на хрен. В конце концов, он все еще мой босс, и хотя меня это не устраивает, мне действительно нужны деньги.

Отлично.

Я выпрямляю спину, улыбаюсь ему послушной улыбкой и делаю вид, что триумф, скрывающийся за его выражением лица, меня не бесит.

— Ты прав, — говорю я так ласково, как только могу. — Простите мою дерзость, джентльмен. Я приму ваше предложение начать всё с чистого листа, начиная прямо сейчас.

Я мельком замечаю легкую ухмылку на его губах, прежде чем поворачиваюсь к двери. Дойдя я поворачиваю ручку, когда его тихие, тягучие слова струятся по моим нервным окончаниям. Он бормочет тихо, но я слышу их так, словно он выкрикивает это в мегафон.

— Спорим, ты не продержишься и ночи.

Мои плечи вздрагивают, и знакомый трепет пробегает по спине.

— Ставлю двадцать баксов, что продержусь.

— Ставлю пятьдесят.

Я провожу языком по зубам, горячее, горькое раздражение нарастает внутри меня.

— Да, сэр.

Соблазн свободы и оранжевое сияние захлестывают меня, когда я открываю дверь на мостик.

— Пенелопа.

Мои веки с трепетом закрываются. Так близко.

— Да, босс.

Глава двенадцатая