Слушатель Валько. Звучит? Конечно!

А полковник Валько? Ещё лучше.

Но до этого ещё жить да служить. Впереди долгие пять лет учебы. Всё ещё впереди. А пока…

– Курс, равняйсь! Смирно!

Это строит курс наш Пиманёнок. Старший лейтенант, курсовой офицер.

Товарищи, сегодня отдыхаем, у нас всех сегодня праздник. Праздничный обед, стадион, конкурсы там, кино и так далее. Ну, а завтра продолжаем занятия и готовимся к переезду на основную базу. Понятно? Кстати, а художники у нас есть? Ну, кто там рисует, или что? Живей, живей, шевелись… Надо три человека. Можно одного художника и двух его помощников. Ну, смелее!

Сзади слышу: «Толя, давай! Ты же рисуешь немного, давай, выходи, и мы с Валей к тебе подтянемся».

Кто это?

А, Санька Шапошник.

Ему хорошо – рижанин. Ему любое предложение пораньше в Ригу смотаться пойдёт. Всё к дому поближе.

А что если на самом деле выйти да напроситься поработать. По-быстрому сделаем, что там нарисовать надо, и гуляй – не хочу. А? Заманчиво?

Но в голове Анатолия почему-то мгновенно всплыли исторические аналогии. Остап Бендер на пароходе и его «мальчик» Киса Воробьянинов рисуют рекламу.

Нет, опасно. А вдруг что-то серьёзное надо рисовать, не смогу. Стыдно будет.

– Толя, выходи, выходи скорее, пока кто-нибудь не напросился. Давай, вперёд.

И Саня вместе со своим товарищем Валей Васильевым ринулись решать вопрос сами.

– Товарищ старший лейтенант! Валько, Анатолий Валько, рисует отлично, вы бы посмотрели его работы. Шедевры!

И они с приятелем вытолкали Толю из строя.

И что делать?

Ладно, была не была.

– Я рисую немного. Так, для себя.

Старший лейтенант улыбнулся.

– А теперь для всего курса рисовать будешь. Молодец. И вы двое, ко мне (это он Шапошнику и Васильеву).

Вот авантюристы!

А вдруг что-то действительно серьёзное? Точно, догонять будут, как Бендера. Да ещё шахматной доской, если догонят, побьют.

Почему эти аналогии из «Двенадцати стульев», пришли на ум, Толя не понимал, но чувствовал: всё это даром не пройдёт. Что-то должно произойти.

Однако отступать уже нельзя, слово сказано.

Через некоторое время, забрав в лагере свои немудрёные пожитки, друзья переехали в город, в корпус, где им предстояло жить ближайшие пять лет. Во всяком случае, тогда они в этом были убеждены твёрдо.

На третьем этаже здания в кладовой курсовой офицер поставил задачу.

– Видите два ведра? Так вот. В этом ведре краска слишком тёмная, а в этом – слишком светлая. Если их смешать, получится то, что надо.

При этом он быстро слил краски в одно ведро.

Вы, наверно, думаете – старлей будет ставить задачу нарисовать портреты командования училища или ещё что-то сложное? Да нет.

Пиманёнок продолжил.

– И вот этой краской надо покрасить тумбочки и табуретки. Срок вам – сутки.

Бог ты мой! Да её там видимо-невидимо, мебели этой.

Друзья приуныли.

Однако, как говорит пословица: «Глаза боятся, а руки делают». Подсчитали число этих замечательных, добротно исполненных изделий. Сто сорок табуреток и тумбочек штук семьдесят. В общем, не так уж и много.

Стали размышлять, как сделать работу быстрее, чтобы и по городу побродить время осталось. Делили, умножали, складывали, прибавляли, всё же инженеры будущие, как-никак.

Ну, всё. Вроде бы определились, как начать. А начало – это всегда главное.

Краска готова. Первый мазок сделал сам главный художник. Мазнул, отошёл в сторонку, посмотрел и так и сяк.

– Нормально всё будет. Давайте, пацаны, за работу, да веселее.

«Художники» приступили к творчеству.

Час, два, три. Всё идет пока отлично. Груда некрашеной мебели медленно, но уменьшается. Всё идет по плану. Через пару часов Саня Шапошник говорит: «Может, без ужина закончим, передохнём и в город. А?»

Конечно, рижанину уже домой хочется. Но идея друзьям показалась вполне реальной. И тут Толя вспомнил. Нет не Бендера. Вспомнил Павку Корчагина. Тому тоже не было легко.

За дело!

Это самое дело спорилось, работа кипела. К трём часам ночи всё практически было завершено. Усталость, голод, да и запах краски своё дело сделали быстрее, нежели молодые художники.

Наши друзья, уже совсем осовев от трудов своих праведных, просто упали на матрацы, даже кровати не застилали. Устали очень. У Толи ещё хватило сил, как у главного мастера, глянуть на плоды своего труда. Всё вроде в порядке. Красиво в ряд стоят новенькие табуретки и тумбочки. Слава Богу, завтра отдохнём.

На одной из тумбочек, что первой под покраску пошла, вроде как волдыри какие появились. Он кисточкой прошёлся пару раз по вздувшимся местам. Да нет, показалось. Всё в норме. Ну и хорошо. Спать, спать и только спать.

Упал на матрац и всё, спит сном праведным и заслуженным наш Рембрандт.

Летнее утро быстро наступает. Не прошло и четырёх часов, уже курсовой пришёл принимать работу.

Как же там наши мастера потрудились?

– Ааааа!!! Где этот художник?! Что вы сделали?! Пи-пи-пи-пи-пи-пи…

Всё это Анатолий слышит сквозь сон, но понять не может, его это касается или нет.

– Валько! Подъём! Что вы здесь натворили? Ты посмотри на табуретки!

С трудом продрав глаза, Толя поднялся и подошёл к выкрашенной ими мебели.

Мать честная! Всё в волдырях.

Краска в некоторых местах в лохмотья превратилась. Это надо же! Как это получилось?

– Проснулся наконец! Что вы тут делали, какой гадостью табуретки мазали? А?

Инженерная мысль будущего специалиста стала быстро работать. Она проснулась раньше новоиспечённого слушателя.

Стоп. Надо посмотреть вёдра.

Пока Пиманёнок на чем свет стоит костерил горе-изобразителей, Толя успел сбегать в кладовую.

Эврика! Так и есть!

На одном ведре краски написано, что она масляная, на другом – «нитро».

Так они же несовместимы! Вот это да, как мы раньше не дошли до этого?

А Пиманёнок с вдохновением продолжал ругаться.

– Как вы могли? Вам доверить ничего нельзя. Бездельники! Ну, я вам уж покажу!

– Товарищ старший лейтенант, так краска свернулась, нельзя было её перемешивать.

– А вы почему её перемешали?

– Так это вы сделали!

– А вы чем думали? Да я вас…