И что делать?

– Ничего не знаю.

И окошко, откуда нелюбезный гражданин изучал Сашино командировочное предписание, закрылось.

После небольшого шока всё же разобрались.

Для сдачи техники допустили сержанта, у него был допуск, который он не сдал ещё после поездки летом на этот же завод.

Ну, слава тебе, Боже!

Пока шла сдача техники и оформление документов, лейтенант с чувством бессильной обиды нарезал круги у проходной.

Это же надо было так обмишуриться!

За отсутствие документов Саша, будучи очень впечатлительным и ответственным человеком, ругал только себя.

Позорище, да и только!

А вот и Майсурадзе.

– Товарищ лейтенант всё нормально, вот акт.

Обратно ехали в купе.

Лейтенант всю ночь сидел на оружейном ящике с открытыми глазами. Сон не шёл.

Через сутки на станции их встретила машина.

Опять кузов, опять трясучка по ухабам, и вот он, родной дивизион.

Саня был готов плясать от радости, плакать от стыда, бесконечно спать от усталости.

Наконец-то!!!

О злоключениях своих он в дивизионе, естественно, промолчал, знал – острые на язык офицеры кости перемоют в момент, а начальство по голове не погладит.

Бойцы его, отличники учёбы, тоже после мордобоя в открытую не будут болтать, на дембель скоро.

Вот так закончилась первая командировка молодого, ещё не оперившегося пацана, лейтенанта Сани.

Закончиться то она закончилась, и слава Богу, что всё обошлось нормально.

А если бы…

Он тогда ещё не понимал, что это было, пожалуй, первое его жизненное испытание, первый серьёзный урок. Урок жёсткий, тяжёлый, но, наверное, нужный, все мы через серьёзные испытания жизнь познаём.

Хорошо, что всё так закончилось.

Истории этой уже почти полета лет, однако все её события ярким пятнышком стоят у меня перед глазами. На дворе ноябрь шестьдесят шестого года. Понемногу привыкаю к военной службе, учёбе, вообще к новому укладу жизни, к новым друзьям. К новому всегда привыкать непросто, тем более когда это новое просто пресыщено событиями.

Свободного времени практически нет, всё запрограммировано, организовано буквально до минут. С одной стороны, это хорошо: ты полностью доверился системе, и она тебя ведёт и ведёт, не даёт расслабиться, готовит тебя к главному. Готовит тебя стать офицером.

С другой стороны, от отлаженного ритма, насыщенности жизни, учебного процесса (поскольку всё это серьёзно отличается от жизни на гражданке) устаёшь. И эта усталость особенно сказывалась в первые недели и месяцы учёбы в училище.

Многое стёрлось из памяти за прошедшие годы, но помню чётко одно. В эти дни ужасно хотелось выспаться. Бессонницей никто не страдал. После отбоя засыпали мы в секунды. Снов, как правило, не было.

Не успеешь голову к подушке прислонить, подъём.

– Курс, подъём, на зарядку становись!

Это дежурный поднимает слушателей.

Нехотя, продирая глаза после сна, вскакиваем с постелей. Надо быстрее, а то старшина может и тренировку начать, если вовремя не подняться.

И побежали на набережную Даугавы. Там поутру командиры проводили физическую зарядку Раз-два, раз-два. Бегом, бегом.

В то время я уже был командиром отделения, младшим сержантом. Очень этим гордился, домой писал о своём отделении, о том, как меня слушаются подчинённые, и так далее.

Кстати, командиром я стал не случайно. В том, что мне наряду со слушателями, прибывшими в училище из войск, доверили командовать отделением, безусловно, была заслуга отца. Последние два года учёбы в школе он неплохо муштровал меня, а потому я, прибыв в училище, быстро умел наматывать портянки, за минуту подшивал подворотничок и много ещё чего знал и умел из военного быта.

Начальник курса, после зачисления на курс пообщавшись со мной в канцелярии, представил меня к званию и поставил командовать. И вот я сержант, пока, правда, младший, но уже начальник.

В этот день зарядка длилась как никогда долго. Так мне казалось. Дело в том, что я подкашливал, била лёгкая дрожь, короче, чувствовал себя отвратительно.

А впереди учёба, и после обеда отделение заступает в наряд, сегодня была наша очередь. Я должен был заступать дежурным по курсу. Наглотавшись таблеток, вроде немного отошёл, температуры не было, полегчало.

На занятиях был вместе с отделением. День прошёл, как всегда, напряжённо и насыщенно. После обеда мы направились в казарму. Инструктаж, отдых, подготовка к разводу. Вот и всё, мы заступили на службу.

Особенность службы дежурного внутреннего наряда состояла в том, что отдыхать он мог только утром с десяти и до четырнадцати часов. Так что впереди был вечер и долгая ночь. Но, в общем-то, это и не такая большая проблема, это был не первый мой наряд, я уже знал, как справиться с долгой ночью. Есть конспекты, учебники. Кстати, бельишко можно спокойно постирать, умывальник пуст ночью.

Но сегодня я чувствовал себя отвратительно. К вечеру голова опять разболелась. Одним словом, болею, я это понял. Меняться не хотелось, половину службы простоял. Как-нибудь продержусь и дальше.

Ночью стало совсем невмоготу. Спать хотелось, глаза сами закрывались, однако головная боль, как ни странно, прошла. Побегал, попрыгал, чуть полегчало. Сел к учебникам, голова падает, сплю. Опять побегал.

Сене Курилину, моему товарищу и дневальному в этот день, надоело смотреть на мои мучения:

– Саня, перестань мучиться, иди приляг, если что, я скажу, что ты заболел. А ещё лучше, давай старшину разбудим, он решит, что делать.

– Сенька, отстань. Всё нормально. Я нормально себя чувствую.

Побегал по коридору, походил, посидел с книгой и понял – сейчас вот прямо здесь грохнусь и засну мёртвым сном.

Логика в словах Курилина была. Что случится, если я часок подремлю? Четыре часа ночи, все пятый сон видят, в том числе и старшина, а дежурный по училищу уже приходил, второй раз они, как правило, не ходят.

– Сеня, я действительно пойду полежу, толкнёшь, если что. Хорошо?

– Ты только не на кровать, за вешалку с шинелями ложись, там уж точно никто не увидит.

Так я и сделал. Снял свою шинель и приютился на ней. Голову ещё не опустил – всё, сплю.

Очнулся от скрипучего голоса:

– Где дежурный! Почему нет на месте дневального?!

Старшина! Вот влип!

Смотрю в щель между полом и шинелями. Так и есть. Перед глазами пятки старшины Омельченко. Почему-то они мне показались ярко-жёлтыми. Может, я вспомнил прокуренный указательный палец правой руки Гриши, или пятки действительно у него были такими жёлтыми? Не помню.