Они сидели в холле мэрии Рейкьявика, куда вошли буквально за секунды до того, как свинцовые тучи разверзлись и на город хлынул дождь. Встретиться в мэрии предложила Эйглоу, поскольку ей хотелось взглянуть на проходившую там выставку послевоенных фотографий с видами Рейкьявика с высоты птичьего полета. Именно в те годы город разрастался, и Эйглоу предположила, что и Конрауду будет интересно увидеть сделанные с воздуха снимки, которые изображали равнины, на которых впоследствии выросли районы Хауалейти и Брейдхольт, а также барачные поселки, что англичане и американцы понастроили вокруг Рейкьявика во время Второй мировой войны,– от района Гранди до Этлидааур. Эйглоу и Конрауд переходили от одного снимка к другому, изучая фазы развития города, а потом присели, и Эйглоу продолжила свой рассказ о женщине в черном.

Конрауд, со своей стороны, поведал ей о том, что еще ему удалось выяснить по делу об утонувшей в Тьёднине девочке. Он рассказал Эйглоу, что Никюлаус – полицейский, которому было поручено расследование,– провел его очень поверхностно. Не скрыл Конрауд от Эйглоу и того факта, что Никюлаус изрядно подмочил свою репутацию домогательствами в отношении женщин, которым пришлось обратиться за защитой к силам правопорядка. Кроме того, Конрауд поделился с ней намерением связаться со сводным братом Нанны, чтобы услышать из первых уст, как жилось в барачном поселке на Скоулавёрдюхольте, а также поинтересоваться, не сохранилось ли у него каких-либо воспоминаний о той кукле.

–Выяснилось, что Нанна очень хорошо рисовала,– сказал Конрауд.

–Та кукла не выходит у меня из головы – что-то в ней есть загадочное, что-то…– Эйглоу не закончила предложение, а потом произнесла:– Ее теперь наверняка не отыскать – столько лет минуло.

Конрауд между тем размышлял о том, что Эйглоу рассказала ему о женщине в черном.

–А ты все еще поддерживаешь отношения с той твоей одноклассницей? Ну, с той, у которой погиб младший брат.

–Нет,– ответила Эйглоу.– С того дня я больше не бывала у нее дома. У меня просто не хватало смелости переступить ее порог. Я ведь была совсем ребенком, и тот случай меня очень расстроил. Видимо, мне следовало с кем-то поделиться своими мыслями, но я совершенно не понимала, в чем тут дело,– да никто бы меня серьезно и не воспринял.

–То событие наверняка сильно на тебя повлияло.

–Как раз год спустя я оказалась на дне рождения, где мне явилась девочка. И тогда у меня возникло то же ощущение надвигающейся беды. Я знать не знала, откуда у меня эти видения, и были ли они лишь плодом моего воображения или следствием расшатанных нервов. А может, дело во вмешательстве духов из загробного мира… Как бы там ни было, эти видения приносили мне одни расстройства, и мне не хотелось иметь с ними ничего общего. Поэтому я обратилась к отцу, сказав ему, что хочу измениться. Он попытался объяснить, как выдержать ношу моих видений, но этого было недостаточно – я хотела от них раз и навсегда избавиться. Я ожесточилась на отца за то, что он поощрял мои экстрасенсорные способности, а на маму за то, что она меня совершенно не понимала. Я ненавидела весь мир – а такие чувства разрушительны, если человек молод и неопытен. Да и всем остальным они не несут ничего хорошего.

–Могу себе представить,– кивнул Конрауд.

–В общем, у меня произошло отторжение – я не понимала этих вещей и потому отвергала их.

–Понимаю тебя.

–Ожесточенность никогда ни к чему хорошему не приводит.

–Так, значит, женщина, что ты видела в том доме…– начал Конрауд и умолк, заметив растерянность на лице Эйглоу. Потом он продолжил:– Имеется ли какая-то особая причина, по которой ты решила поделиться со мной этой историей именно здесь, в мэрии?– Он обвел взглядом посетителей выставки, которые увлеченно рассматривали фотографии. За стеклом лил дождь, его струи разбивались о поверхность озера Тьёднин, вытянувшегося в сторону улицы Скотхусвегюр.– Почему ты выбрала именно это место? Несомненно, дело не только в твоем желании полюбоваться видами былого Рейкьявика.

По губам Эйглоу скользнула улыбка. Она до сих пор не была уверена, достаточно ли она сильна духом, чтобы выстоять в этой вечной борьбе с вопросами, на которые никто не знал ответов.

–Тебе все-таки удалось выяснить, кем была та женщина в черном?

–Идем, я тебе кое-что покажу.

Эйглоу поднялась и подвела Конрауда к одному из снимков, на котором была изображена военная зона в западной части города, где ровными рядами выстроились ниссеновские бараки. Между ними лежала сетка идеально прямых дорог. Приглядевшись, можно было даже заметить машины, что проезжали по этим безымянным улицам. Эйглоу указала на один из перекрестков промеж бараков:

–Вот, это случилось здесь.

–Что… случилось?

–Примерно лет тридцать спустя после явления той женщины в черном в комнате Эбби я ходила в Управление градостроительства. Я часто размышляла о том, кем могла быть та женщина, и каждый раз старалась отогнать эти мысли – даже узнай я о ней больше, ничего бы не изменилось. Воспоминание было болезненным, и будь моя воля, я бы вообще позабыла о случившемся. Вот почему миновали годы, прежде чем я решилась пойти в Управление градостроительства и поговорить с людьми, которые знают историю города, включая информацию о сносе домов и об их реставрации, а также о местоположении объектов, которые исчезли так давно, что о них никто уже и не помнит. Например, перекресток, где произошла авария. В Управлении градостроительства у меня была возможность полистать старые газеты и полицейские отчеты о серьезных ДТП, имевших место в определенный период времени. В них были указаны и имена участников происшествий. В результате мне удалось выйти на след сестры женщины, что мне явилась в том доме.

Конрауд разглядывал снимок дорожной сетки между ниссеновскими бараками. Он был сделан с приличной высоты в погожий летний день, и строения отбрасывали на дорогу причудливые тени.

–Женщина в черном была любовницей американского солдата,– вновь заговорила Эйглоу.– Они встречались несколько месяцев, и между ними возникло настоящее чувство. По словам ее сестры, они были счастливы вместе – в общем, красивая история любви. Однажды вечером они возвращались с танцев на армейском джипе, и по причинам, которые так и не были установлены – возможно, имело место превышение скорости – на этом перекрестке автомобиль потерял управление и перевернулся. Женщина скончалась на месте – у нее были сломаны шейные позвонки. А вот солдат отделался лишь несколькими царапинами.– Эйглоу смахнула пылинку со стекла, защищавшего фотографию.– Я говорила с бывшим военным, который хорошо помнил то происшествие. Он был канадцем исландского происхождения, звали его Торсон. Он служил здесь, в военной полиции оккупационных сил, а после войны окончательно обосновался в Исландии.

–Торсон? Я его знаю,– сказал Конрауд.– Он умер не так давно…

–Да, газеты об этом писали. Великолепный был человек. Я обратилась к нему, и он постарался помочь мне, чем мог. Он помнил все досконально, поскольку был первым полицейским, прибывшим на место происшествия. По его словам, солдат так и не оправился от душевной травмы из-за потери своей любимой – которая к тому же погибла такой ужасной смертью – и спустя три недели после аварии застрелился в ниссеновском бараке.