–А почему вас не удивил тот факт, что его недолюбливают?

–Потому что временами он вел себя как деспот,– ответила Аурора.– Мне ли этого не знать? Не стану, однако, вдаваться в подробности… Как бы там ни было, в полиции меня из-за Никюлауса никто не попрекал. Ну а потом он вышел на пенсию, и проблема разрешилась сама собой.

–Вы тогда уже были в курсе, что на него поступали жалобы от женщин? Из-за того, что он… не мог держать при себе руки?..

–Да, до меня доходили эти разговоры.

–Наверняка мало приятного в том, чтобы узнавать подобные вещи о собственном отце.

–С этим не поспоришь. Особенно учитывая, каково приходилось несчастным женщинам, которых он донимал своими приставаниями.

–Представляю, какой вы пережили шок,– покачал головой Конрауд.

–Ну… не то чтобы шок…

–А что же?

–Шоком это для меня не явилось.

–По причине его тяжелого характера?

–Ну да. Он ведь и ударить мог. Маму, например, бил.

–Сложно с ним, наверное, было жить?

–Непросто. Особенно когда он напивался. Бывало и такое, но мне не совсем приятно об этом говорить. Да и поздно уже, а у меня еще полно дел.– Аурора явно заторопилась уходить.

–Еще раз благодарю, что согласились на встречу,– сказал Конрауд. Я заметил, что вы всегда называете его по имени. Все время только «Никюлаус» или «он», а не «отец» или «папа».

–Да, это по привычке.

–Понимаю.

–Однако мне правда пора.– Аурора поднялась со скамейки и застегнула молнию на пальто.– Я рано научилась не называть его папой. В полиции ему дали прозвище святой Николай. Вы об этом не слышали? В шутку, разумеется. Потому что святому Николаю он был полной противоположностью.

–Откровенно говоря, не слышал.

–С чувством юмора у его коллег было все в порядке. Многими словами Никюлауса можно было описать, но «святой»– не одно из них.

Когда Конрауд вышел из лифта и направился к отделению интенсивной терапии, в клинике после неспокойного дня уже воцарилась тишина. Коридор был безлюден, если не считать двух или трех медсестер, которые бесшумно прошли ему навстречу, не удостоив его и взглядом. На случай если бы кому-нибудь взбрело в голову интересоваться, что он там делает, Конрауд заготовил легенду, что он якобы знакомый Ласси. Однако ни с кем объясняться ему не пришлось. В палате, где лежал молодой человек, охранника не оставили, несмотря на то, что он был вовлечен в контрабанду и подвергся жестокому избиению со стороны людей, занимавшихся наркоторговлей. Видимо, дознаватели посчитали, что пока Ласси находится в клинике, ему ничто не угрожает. А может, по причине постоянной экономии на силах правопорядка круглосуточную вооруженную охрану для мелкого преступника посчитали недопустимой роскошью.

Ласси по-прежнему находился в медикаментозной коме, но у него наблюдались признаки улучшения, и через какое-то непродолжительное время врачи рассчитывали вывести его из комы без всяких рисков. По крайней мере так сказала Марта, которая в тот вечер позвонила Конрауду по своему обыкновению, чтобы сообщить ему последние новости по делу Данни и Ласси. Рассказала она ему и о показаниях Фанней, по словам которой Данни ненавидела своих бабушку и дедушку.

Конрауд крайне удивился:

–Серьезно? Но они же милейшие люди!

–Однако эта Фанней была ее лучшей подругой, так что она, судя по всему, свидетель, который заслуживает наибольшего доверия. Девочка она неплохая, но, увы, наркоманка.

–А не имеет ли смысла обсудить это с ними напрямую?

–Они, несомненно, прикладывали все усилия, чтобы вытащить внучку из порочного круга, и единственное, чего добились, это ее презрения. Не зря говорят, что благими намерениями вымощена дорога в ад.

Марта также поведала Конрауду о допросах Рандвера и его подельника Бидди: выяснилось, что Данни собиралась опубликовать в Сети какой компромат на Рандвера. Это привело его в дикую ярость, а наркотики, которыми он был накачан, спровоцировали еще более сильную агрессию.

Ласси был единственным пациентом в палате. На лице у него была кислородная маска, а от тела тянулись трубки к различным приборам, назначения которых Конрауд не знал. Многочисленные раны Ласси зашили и перевязали бинтами, а лекарственные препараты ему вводили с помощью капельницы. У вышедшего ему навстречу медбрата Конрауд спросил, не навещал ли кто Лаурюса Хинрикссона, но тот ответил, что понятия не имеет, поскольку только что заступил на смену. Похоже, его мало интересовали причины появления Конрауда в палате пациента, который проходил по делу об убийстве в качестве основного свидетеля. Да и сам Конрауд четкого представления об этих причинах не имел: он ни с того ни с сего почувствовал необходимость навестить Ласси, ну или по крайней мере справиться о его состоянии. У Конрауда перед глазами до сих пор стояла сцена, которая открылась ему в съемной комнате Ласси: заваленный всяким мусором пол и безжизненное тело Данни со всаженным в ее руку шприцем. Он подумал о долге, который им надлежало вернуть, о контрабанде наркотиков и о том, каким истязаниям подвергся этот бедняга, оказавшись в лапах двух извергов. Ласси был новичком, который только ступил на опасную дорожку, и Конрауд невольно испытывал к нему сочувствие. Такие люди всегда вызывали у него жалость: ему было нетрудно представить, как они скатываются на самое дно наркозависимости и алкоголизма. Для многих из них эта зависимость становилась билетом в один конец. В определенный момент они превращались в изгоев общества, которые не могли рассчитывать на поддержку даже ближайших людей. За ними намертво закреплялся статус неприкасаемых. За плечами у Конрауда была долгая карьера в полиции, и он, как никто, понимал, что в основе этого явления лежит глубокая личная неудовлетворенность. Молодые люди, будучи не в силах справиться с душевной болью и побороть озлобленность, прибегают к запрещенным веществам, расплачиваясь за них дорогой ценой: чтобы заполучить дозу наркотика, они готовы подвергаться насилию и истязаниям, или заниматься проституцией.

Погруженный в эти мысли, Конрауд услышал у себя за спиной шум и обернулся. В дверях смущенно переминался с ноги на ногу мужчина, который спросил, не здесь ли лежит Лаурюс Хинрикссон. Конрауд ответил ему утвердительно.

–Ах ты, бедняга, как же они тебя,– приблизившись, проговорил мужчина.

–А вы, простите, кто?

–Я его брат. Как вы думаете, он восстановится?

–Не могу сказать. Я не врач,– ответил Конрауд.– Я зашел навестить Лаурюса, потому что был знаком с его девушкой Данни.

–С той, что умерла?

–Да. Ее обнаружил я в комнате Ласси.

–А я вот с ней ни разу не встречался,– покачал головой мужчина. Потом он перевел взгляд на своего брата и добавил:– Ласси этого не заслужил. Знаю – он много чего натворил: постоянно врал нам, мошенничал, разводил нас на деньги, но все равно такой участи никто не заслуживает. Видите, во что они его превратили? Нелюди.