Зверь поднялся, ткнул меня носом в щеку, лизнул в ухо, и спрыгнул в воду. Уплыл под хибару.

— Эй! Ты куда?! — Окликнул я. — Вернись.

— Ненужно, пусть купается. — Карлуха, поёжился, растёр плечи. — Зачем он тебе?

— Не знаю.

— А не знаешь, так и не зови. — Коротун ощупал штаны.

–

Пойду портки сушить. Слышь, Бродяга? — Карлуха замялся.

–

Что думаешь про Гуньку? Что-то он мне совсем не нравится.

В Бочке, был душа парень. А тут как подменили. Чего это он с Михалычем шепчется? О чём?

— Подружились, вот и шепчутся.

— А мы? Что, нас побоку?

— Не раскисай. — Я подмигнул, улыбнулся. — Получим обещанные патроны, вернёшься в Бочку. Всё образуется.

— Не образуется. — Карлуха вздохнул, скорчил кислую рожицу. — Как прежде уже не будет. В Бочке пришлые всем заправляют. Мне туда дорога заказана. Гунька с Михалычем уйдёт. Сюндель, на девку запал. Отыщут тихое местечко, там и поселятся. Ты в свой посёлок вернёшься. А мне куда?

— Мир большой.

— Вот и я о том же. — Карлуха плюнул в воду. На плевок набросились сразу три рыбины. — Мир большой, а я маленький. — Наблюдая за рыбой совсем грустно поведал мелкий. — Как думаешь? К технорям попрошусь, не прогонят?

— Лучше, к пришибленным. Порядки у них как у вольных.

— Слышь? А если к вольным? — Спросил Карлуха, поймал на лету жука и бросил вниз. Рыбина на лету поймала жука и плюхнулась в воду. — Ты это видал? — Карлуха встал на четвереньки. — А давай поймаем? Пожарим.

— Лови, я не возражаю.

— Сам лови. — Карлуха посмотрел в мою сторону. Лицо мокрое, с волос капает вода. — Вот дрянь, оплевала.

— Кто?

— Она. — Коротун взъерошил волосы. — Прячется. Когда это рыбы плеваться научились?

— Всегда плевались. Жуков да мошек сбивают.

— Пойду я. Штаны просушу. — Карлуха потрогал мокрую штанину. — Травку заварю, чайку с сухарями посёрбаем.

— Угу. — Я кивнул. — Вода вскипит, поднимай народ. Штаны не суши. Перекусим, в болото полем.

* * *

Из болота выбрались ближе к полудню, усталые, мокрые и грязные. Остались позади холодный ил, омуты и насекомые. Да и вонять больше нечему. Не растут бутоны на берегу. После ароматов баюки, любой другой запах в радость.

Разгулялся ветер, разогнал низкие тучи. Те что забрались повыше не осилил, потрепал малость, местами даже солнышко выглянуло. Пролилось оно сквозь дыры в небе большими жёлтыми пятнами, греет бурелом, гладит макушки деревьев. Провалилось солнышко в яр, поползло на лысый, песчаный холм.

— Привал. — Скомандовал и свалился в траву. Вымотало болото, ботинки промокли, тяжёлые. Пришла пора доставать обновки. Берцаки Кистеня примеряю, не зря же я их таскаю в мешке?

Развели костерок, постирались и развесили на палках одежду. Хорошо здесь, крупный зверь не забредает, болото не пустит. Местное, то, что днём гуляет не велико размерами. Так что боятся практически некого.

За спиной в тихой заводи жабы квакают, в буреломе птицы щебечут. Тут бы домик поставить, да и жить в нём припеваючи.

— Гунька! — Позвал Михалыч и побрёл за кусты. Он, как и все расхаживал в одних трусах. Пыхтит сигареткой, пистолет на пальце крутит. Со странностями мужик. Поначалу с автоматом не расставался, теперь с пистолетом. Часто озирается точно боится кого-то.

— Карлуха?! — Окликнул Серёга. — Тащи дрова. Консервы из огня выкачу, подбрось дровишек.

— Ага! — Из-за кустов отозвался Коротун. — Уже несу. — Тащит Карлуха сухую ветку, волочёт ойкает и айкает, трава в ноги колет. Трусы у мелкого ниже колен, чуть ли не до пяток.

Девка сидит у огня, смотрит как Серёга палкой банки достаёт. Замоталась в большое, синие полотенце. Серёга его достал из своего мешка. Заботится он о ней, опекает.

Сижу у самой воды, залез с ногами на упавшее дерево. Завалилось оно давно, ураган повалил. Упало в воду, кривыми ветками заводь расчёсывает. Красиво здесь, щебечут птички, квакают жабы. В воде трутся рыбки, бьют спинами о лохматую кору и поросшие водорослями ветки. Спугни, зарываются в траву, прячутся.

— Надолго мы здесь? — Спросил Михалыч. Испугался я, чуть не свалился, успел схватиться за ветку. — Что же ты такой пугливый? — Ухмыляется Михалыч, глядит с прищуром.

— Задумался. — Ответил и спрыгнул на песок. Когда он успел распрощаться с Гунькой? Только-только был у кустов и вот уже здесь за моей спиной.

— Бывает. — Михалыч поглядел на воду, поднял камушек и зашвырнул. — Пошамкаем и пойдём? Далеко ещё?

— Если с твоей помощью ноги не сломаю, — поглядел я на дерево, с которого чуть не свалился. — К вечеру доберёмся.

— А раньше нельзя? — Спросил и поглядел на меня. Взгляд колючий, злой. Сжимает в руке пистолет, в другой сигареты.

— Ты чего такой угрюмый? Стряслось что?

— Сам не знаю. Не спокойно. Что-то тревожит, а вот что не пойму.

— Самое плохое позади. — Приободрил я Михалыча и прихлопнул на шее комара, много их здесь, даже днём жалят. Нет, с домиком на берегу я погорячился. Заедят букашки, закусают.

— Я тут подумал. — Михалыч осмотрелся, словно опасаясь кого-то. — Легко мы ушли от Ветеринара. Что-то тут не так.

— И что не так?

— Погони нет. — Присел Михалыч, закурил осматривает заводь.

— Нет и не будет. — Заверил я. — В эти края, много дорог. Которой пришли мы, не самая лёгкая, но короткая. Знают о ней двое. Я и дядька Толган. В его хибаре ночевали.

— Талган? — Михалыч напрягся. — А где он?

— В другом мире.

— В каком? — Михалыч вскочил, точно его ужалили. Глаза выпучил, поменялся в лице, побледнел.

— Ты чего? — Гляжу на Михалыча, он на меня. — Чего дёргаешься? Помер Толган. Год как я его схоронил.

— Помер? — Михалыч подобрал оброненный окурок. Руки трясутся, по сторонам озирается. Таким напуганным я его ещё не видел. — А ты в этом уверен? — Хмурясь спросил Михалыч.

— Сам закапывал. В хибаре он помер. На остров я его переправил, там и зарыл. Камней натаскал, привалил могилку. Могу показать. Обратно пойдём, наведаюсь, прибраться нужно.

— Ага, приберись. — Одобрил Михалыч. — Обратно без меня. Повтори, как звали твоего дружка?

— Толган. А что?

— Толган. — Михалыч сделал нажим на первую букву. — Может Калган?

— Ты глухой? — Спросил я и отвернулся. — Какой ещё Колган? Не знаю я такого. Хороший был человек, нелюдимый правда, но душевный. Это он меня по болотам ходить научил, звериные тропы показал. Толган в этих местах каждую кочку знал. А какие истории рассказывал?