хулигань, а то накажу, — продолжал полицейский.

— А как? — не унималась селянка.

— А вот узнаешь.

— Ой, не пужайте, какой грозный!

— Вызовите мне врача, я умираю, — стонала Аграфена, — деток моих позовите, мне перед смертью им сказать кое-что надо.

— А вот и грозный, — продолжал полицейский.

— Видала я таких сто человек грозных, — наглела селянка, и полицейский от такой наглости сглатывал слюну и облизывался, как кот на сметану.

Но в этот момент в диалог этих трёх лиц вмешался Лука. Он подошёл к полицейскому и, потянув его за рукав, произнёс:

— Дяденька, а кто же так цыганку измолотил?

— Уйди, пацан, — коротко закончил разговор страж закона, ему сейчас было не до цыганок, ведь селянка была дивно зеленоглаза и очень аппетитна.

— Дяденька, — не уходил Крючок, — ну кто цыганку побил?

— А она тебе что родственница, что ли? — спросила селянка с некоторым раздражением. — Чего привязался? Не видишь, что ли, взрослые люди о делах гутарят, а ты лезешь.

— Ну, дяденька, скажите, кто цыганку избил? — не успокаивался Лука.

— Эту чёртову цыганку отлупили сыновья мамаши Джульетты, — зло ответил полицейский, — всё, пошёл отсюда.

— А вы их забрали? — спросил Лука, даже и не собираясь убираться.

— Я его сейчас убью не меньше, чем братцы цыганку, — заявил полицейский.

— Ой, убейте его ради Христа, господин полицейский. Какие же у вас в городе докучливые пацаны имеются, — затараторила зеленоглазая красавица.

— Ну, ответьте, ну, что вам трудно, что ли? — продолжал ныть Крючок.

— Да чего ты привязался, чего тебе нужно?

— А вы сынков мамаши Джульетты и вправду забрали?

— И вправду забрали. Всё, или ещё вопросы будут?

— Будут. А вы их в околоток отправили или в управление?

— А тебе зачем? — прищурился полицейский.

— Надо мне.

— А ты не сообщник ли?

— А хоть и сообщник, — нагло заявил Лука, — неужто вы бросите такую приятную даму, чтобы доставить меня в околоток?

— Ой, кто-нибудь, дайте мне воды, — умудрилась вставить Аграфена в оживлённую беседу.

— Лежи ты, дура, тихо. Скоро за тобой карета приедет, — сказал ей полицейский, — там тебе и воды дадут, и губищи йодом смажут. А ты, пацан, это… давай чеши отсюда, а то вот дубинкой-то схлопочешь.

— Ой, врежьте ему, — взвизгнула селянка, — а то я не сдержусь, прицепился, как репей.

— Ну, ответьте на последний вопрос: в околоток или в управление? — не отставал Лука.

— В околоток, чёрт бы тебя драл.

— Спасибо, — сказал Крючок и побежал, отбежав чуть-чуть, крикнул: — Эй, полицейский, ты уж постарайся, как следует, а то она вон какая злая!

Полицейский зло пригрозил пацану дубинкой и, взяв свою даму под руку, повёл её куда-то, прямо во время дежурства. А Аграфена так и осталась лежать, только рыночный дворник теперь уделял ей внимание.

Лука стрелой долетел до сарайчика на берегу и остановился перед пацанами, переводя дух, чтобы начать говорить. Но умный Буратино его опередил:

— Беда, — меланхолически предположил он.

— Да, — кивнул Лука.

— Раз ты тут, а братьев нет, значит, беда с ними, — продолжал Пиноккио.

— Да.

— Этих ребят побить будет затруднительно, значит, их забрали в полицию.

— Да.

— А ты куда смотрел? — с укором спросил Чеснок.

— А я… а они… А они же упрямые… Через пять минут, говорю, приду… Пришёл, а Аграфена… А их уже нет… А Аграфена — ну вся в крови.

— Убита, что ли? — полюбопытствовал Чеснок.

— Да, то есть нет, вся в крови, но не убита.

— Фу, ты, дурень, напугал, то «да», то «нет». Говори толком, или от страха ум потерял, — пробурчал Рокко.

— Да, то есть нет, не совсем потерял.

— Ты хоть выяснил, куда наших братцев упекли? — поинтересовался Буратино.

— Выяснил, в околоток упекли.

— Это хорошо, — заметил Рокко.

— А чего там хорошего? Я там три раза был, мне там ни разу не понравилось, — произнёс Крючок.

— А, по-твоему, было бы лучше, если бы их в управу отвезли? — усмехнулся Чеснок.

— Было бы хуже, — признал Лука.

— Какая разница, — вставил Буратино, — что в околоток, что в управу — всё едино. Это сейчас они в околотке сидят, а поступит заявление от родственников или пострадавшей, так их в управу и переведут.

— Знаешь, Буратино, — сказал Рокко, — при всей моей нелюбви к цыганам вынужден признать, что заявления они не пишут.

— Ерунда, — ответил Пиноккио и скривился, — если не будет заявления, то делу дадут ход на основе показания свидетелей.

— Это так, — сказал Чеснок.

— И что тогда? — спросил Крючок очень обеспокоенно.

— Тебя посадят как соучастника, — усмехнулся Рокко.

— Типун тебе на язык, — перекрестился Лука.

— Да ладно, не боись, тебя же с ними никто не видел.

— Нет, — облегчённо выдохнул Крючок и тут же, как будто что-то вспомнил, побледнел: — Или видели.

— Не вибрируй, Лука, — сухо сказал Буратино, — надо идти ребят выручать.

— Надо, — Рокко кивнул головой, — вот только, если они начали разговаривать, ты с ними рядом сядешь.

— Рокко, Бог не выдаст — свинья не съест. Так что, пойду, — решительно произнёс Пиноккио.

— Я с тобой, — сказал Чеснок.

— И я, — сказал Лука.

— Нет, — ответил Пиноккио, — вы останетесь тут, а ты, Рокко, гони-ка все общаковые денежки, чувствую, это дело дёшево нам не встанет. Кстати, а сколько у нас общаковых денежек?

— Немало, — гордо ответил Чеснок, он достал из кармана грязный тугой узелок, медленно развязал его и стал считать деньги. Не торопясь, даже благоговейно, парень брал монету из узелка и производил арифметическое действие в уме, закатывая глаза к небу. При этом он шевелил губами и бровями.

— Ну, долго ты ещё? — нетерпеливо подгонял приятеля Пиноккио.

— Не сбивай, — отвечал Рокко, глядя в небо, — а то собьюсь, начну считать по новой.

Так продолжалось довольно долго. Пиноккио и Лука успели даже достать колоду и переброситься в секу пару конов.

— Вот, — произнёс Рокко, продолжая палиться на