Вяло ответил:

— Пахло серой и громкий скрип в ушах, я хотел вас позвать и упал в воду.

В тот же день пришел доктор, осмотрел сына и настойчиво рекомендовал выполнить электроэнцефалограмму.

Срочно вернулись поездом домой, отпуск окончился мгновенно. Спустя несколько посещений врача, череду анализов и осмотров, Леше поставили диагноз — эпилепсия.

Тянулись месяцы, таблетки сказывались на развитии, Лешка стал хуже спать и говорить, появились сложности общения со сверстниками, с трудностями давались уроки на домашнем обучении, но риски приступа снизились. Катя смогла принять новое испытание с миром, хотя и плакала по ночам. Правда уже не обвиняла врачей, мужа, не роптала как в прошлый раз, принимая волю Попустившего скорбь. Дима же не смог справиться, терзал себя на работе и дома, перестал спать по ночам, отказался от походов в церковь с женой, погружаясь целиком в мрак уныния.

Катя переживала и пыталась приободрить:

— Димка, нужно что-то с тобой делать, как мертвец живешь, начни спортом заниматься или рисованием, разве закончилась жизнь, что ты так терзаешь себя?

— Угу, надо будет, — уставился в новостную ленту.

— Что «угу», давай вставай, пойдем в парк с детьми погуляем, хватит копаться в себе!

— В парк, так в парк.

— Да, достался муженек. Может тебя холодной водой обдать, чтобы в чувство пришел? Ну правда, не конец света. Да, Лешка неважно себя чувствует, но ведь таблетки помогают, я вчера весь вечер искала и уже сделала заказ, новые, что врач рекомендовал.

— Прости, я не могу это побороть, что-то внутри произошло, не охота утром глаза открывать, нет желания жить, да и вообще, внутри все шиворот-навыворот, как будто не я живу, а другой кто-то.

— Бороться нужно с собой, сколько уже прошло времени, а ты все таскаешь с собой этот «навыворот», сходил бы со мной причастился, да и выгнал бы его взашей. Я сегодня, пока вы спали, чуть не померла от страха, бегу из храма, а здесь скорая у подъезда, представь мои мысли.

— Фух…в храме тоже странности. Стояла утром, какая-то женщина ко мне подошла и заговорила, потом после причащения, у меня как будто бабочки внутри порхали и любовь, представляешь, любовь, у меня такого никогда не бывало! Да что ты с таким лицом то сидишь, — начала трясти мужа за плечи.

— Ла-а-адно, ладно, идем в парк, рад твоей новой знакомой, — зевая ответил Дима.

Добрались до парка, Варька с Лешей побежали на площадку.

— Ну вот, хотя бы погуляешь, сидишь за книжками, как будто не выходной, а подготовка к конференции. Ди-им! Ну-у, хватит тебе дуться!

— Да не дуюсь, не могу перебороть себя, давит, хоть с балкона прыгай. Родился бы бабой, наверное, сидел сейчас в пижаме, грыз шоколад и ревел сутками.

— Ну вот, шутить начал, значит не все так и плохо. Ва-аря далеко не убегайте, там лес, — крикнула Катя.

— Знаешь, а меня давно уныние не посещало. Зимой еще, когда читала святых, пробовала найти источник, а ведь это — гордыня.

— Это как еще? — смутился Дима.

— Ну, ты мне тогда говоришь: «Катька, почему ужина нет», — а я думаю: «Ну вот, весь день с детьми, не успела ничего приготовить, а он мне претензии предъявляет, пусть сам попробует, как с больным ребенком сидеть». Ну и высказала тебе все, помнишь, наверное.

— Да помню, такое не забудешь, — ухмыльнулся Дима.

— А потом отправилась рыдать на кухню, думала полегчает. Куда там, мысль за мыслью, какой-то цепочкой начали заходить, без спроса: «Он тебя не любит, бросай, что ты с ним цацкаешься, разве такой должен быть муж?» Ой, долго я тогда беседовала сама с собой, а как набеседовалась спать не могла. А утром полностью без сил думала уже, не напиться ли, а может вены порезать и все поглядывала на ножик. Тогда и взяла преподобных отцов читать. Но ушла тоска лишь после исповеди!

— Не знал, ты хоть говорила бы мне, что ли, считал ты забыла это! Извини если обидел тебя тогда.

— Да брось извиняться, не в тебе дело. Вот отцы говорят, что приоткрыв душу, таким маленьким грешком бесы получают повод прилепиться, ведь они становятся одинаковыми по нутру с твоей гордыней. Ну вот, едешь ты в пробке и нахамил кому или в очереди услышал неприятное, да даже подумал плохо о том же начальнике, Зинке твоей, например, и все. А уж если приклеились, то ты их так просто не отцепишь сам.

— Ух ты, жена — богослов!

— Вот я и начала тогда такие ситуации стараться отслеживать.

— И как, получилось? — почесывал затылок Дима.

— Ну как видишь, я тебе не говорила, сама не была уверена, что это сработает, но вижу, что главное в этом деле не потерять мир, будь то начало ссоры, осуждение, взгляд косой, много чего меняет внутренний настрой, если пропустил, как вратарь мяч, то сердечко чувствует такой «осадок» мира нет, а если там его нет, значит заходи кто хочешь, вот бесы и заходят. Так что давай сходим с тобой на исповедь, причастишься, а там уже начинай работать над мыслями, а то и после причастия заново впустишь этих «ненужных гостей».

— Ну давай сходим, попробую. Дождь начинается, пойдем к детям.

— Лешенька, Ва-аря, вы где, домой, дождь начинается! — крикнула Катя.

— Мам, мы здесь муравьям помогаем, они с травинкой застряли, — показал на муравейник Леша.

— Да, он их вообще палкой тыкал, а потом облизывал, говорит кисло. Фу, мам, скажи ему! — скривилась Варя.

Капли с деревьев наполнили воздух ароматами грибов, свежей скошенной травы, легкого тумана. Семья шла под зонтиками.

— Пап, а Лешка надо мной зонт не держит, я мокрая!

— Варенька, давай перейдем перекресток сначала, там и решим.

— Пап, а он остановился и не идет.

— Что? — Дима оглянулся.