По возвращении в замок его встретила мертвая тишина. Возле дверей комнаты Моны Питер невольно замедлил шаг. Что она сейчас делает? Спит? Или разметала по подушке свои черные кудри и тоже мучается без сна? Думает, но не о нем! Алек! Питер внутренне содрогнулся. Отныне и навсегда имя Моны будет неразрывно связано в его сознании с именем брата. И всякий раз он будет представлять себе, как они… вместе… Нет, это выше его сил!

«Если же правый глаз твой соблазняет тебя…»

Эта мертвая тишина… Как она мучительна! Пожалуй, за последние дни он похоронил не только отца. Сегодня он похоронил еще и свое счастье. В ту ночь Питер засиделся за письменным столом почти до рассвета. Что-то долго писал, время от времени бросая рассеянные взгляды в окно. Вековые дубы угрюмо шумели под порывами ветра. Их ветви вздымались вверх, словно пытаясь отодвинуть наступающий со всех сторон мрак.

Когда же кончится эта бесконечная ночь? Мона металась в постели без сна. Мысли ее кружили и кружили по замкнутому кругу. Ей казалось, будто она очутилась в дремучем лесу и потеряла дорогу. И теперь отчаянно пытается выбраться на верный путь и не может его найти. И никакие слова утешения, никакие советы и участие близких тут не помогут. Что слова? Разве словами можно выразить все те противоречивые чувства, которые бушуют в ее груди? «Я почувствовала какое-то непонятное волнение… Это было как…» Как что? Как «наваждение»? Неужели именно такими словами она примется описывать свое состояние в письме к Сэлли? Она представила себе все это на бумаге. Плоско, примитивно, пошло. Разве слова могут передать то, что она пережила? Разве есть такие слова, которыми можно пересказать все ее терзания и муки? И ужас от содеянного. И удивление от того, что, оказывается, она способна и на такое.

Как мы привыкли гордиться собственным знанием обо всех хитросплетениях человеческой души. Как любят женщины похвастать тем, что они прекрасно разбираются в людях, особенно в мужчинах. И что? Кого они обманывают, в конце концов? Только самих себя, бедняжки!

Разве она подозревала, что ее любящий, нежный, всегда покорный ее желаниям муж может в мгновенье ока превратиться в сильного и властного мужчину, который в минуту гнева вселяет благоговейный страх и даже ужас? А она-то считала, что ей известно все, что творится в его душе, что эти красивые серые глаза не могут скрыть от нее малейших сомнений души и сердца. И вот вместо привычного любящего человека перед ней предстал незнакомец, которому она должна объяснить свои поступки, у которого ей надо вымаливать прощение. Так знала ли она Питера вообще?

За окнами начало светать. Слабый свет пробивался сквозь плотно задернутые шторы, и, как это часто бывает после бессонной ночи, Мону вдруг неожиданно сморил сон, и она заснула крепко, безо всяких сновидений и кошмаров. И проснулась, только когда часы пробили десять, и в комнату вошла Аннет с завтраком на подносе.

– Его светлость отбыл сегодня чуть свет! – объявила она прямо с порога. – Оставил мне письмо для вас, ми… ваша светлость.

Верная служанка с явным нетерпением уставилась на хозяйку. Аннет, которая, по ее же собственному выражению, нюхом чует любую беду, не ждала ничего хорошего от этого послания, запечатанного в плотный конверт с герцогскими вензелями по углам. Мона лихорадочно разорвала конверт, извлекла оттуда лист бумаги и попыталась читать. Буквы плясали у нее перед глазами и никак не хотели складываться в понятные слова. А потому смысл прочитанного дошел до нее не сразу.

«Дорогая Мона! – писал муж. – Насколько я понял, и, надеюсь, правильно понял, ты не собираешься вести дело к открытому разрыву и тем самым ставить под угрозу честь и доброе имя семьи. В любом случае в сложившихся обстоятельствах ты, скорее всего, захочешь перебраться в Лондон. Я дал указания своим адвокатам, чтобы они переоформили на твое имя дом на Парк-Лейн как подарок от меня. Само собой, Тейлси-Корт тоже всецело в твоем распоряжении. В тех редких случаях, когда мне придется там бывать, я буду останавливаться в Западном крыле. Так что мое присутствие вряд ли будет обременительным для тебя. Если тебе что-то потребуется, пожалуйста, обращайся за помощью без церемоний. Питер».

Она перечитала письмо дважды, все еще отказываясь верить своим глазам. Невероятно! Питер бросил ее! Он предлагает ей жить врозь. Нет! С этим надо что-то делать! Надо немедленно объясниться с ним, рассказать ему все, как было, убедить в том, что он заблуждается, и сильно заблуждается на ее счет. Ведь история с Алеком не имеет ничего общего с любовной интрижкой в привычном понимании этого слова. С ее стороны это был всего лишь легкий, невинный флирт, некое минутное наваждение, которое – слава богу! – прошло, и теперь со всем этим покончено раз и навсегда. Она не виновата перед ним. И он должен знать это! И тут Мона почувствовала укол уязвленного самолюбия. В ней вдруг взыграло чувство собственного достоинства. Как? Муж предпочел уехать, даже не попрощавшись? Отбросил ее, словно ненужную вещь? Он еще горько пожалеет об этом! В один прекрасный день он будет на коленях вымаливать у нее прощение, а она в тот момент еще подумает, простить ли его или нет.

Это еще вопрос, понадобится ли ему твое прощение, испуганно шепнуло ей сердце, но оскорбленная гордость тут же заткнула уши.

«Уехал – и уехал! – сказала себе Мона. – Скатертью дорога!»

И постаралась убедить себя в том, что ей действительно все равно.

Пока Аннет упаковывала вещи, Мона несколько раз порывалась написать Питеру ответ.

Она садилась к столу, выводила первую фразу: «Дорогой Питер!» – и перо замирало в ее руке. А что дальше? Удивительно, но факт. Она еще ни разу в жизни не обращалась к мужу письменно. В этом просто не было нужды. Ведь до сего дня они все время были вместе. А ведь она будет очень скучать без него, вдруг кольнуло ее. Ей будет очень недоставать Питера, всегда дружелюбного, всегда открытого и веселого. И серьезных разговоров с мужем обо всем на свете, и совместных прогулок на машине, и тех минут настоящего счастья, когда ты видишь и знаешь, как самоотверженно и бескорыстно тебя любят.

«Я хотела бы встретиться с тобой», – выводила она следующую фразу, и рука ее снова зависала в воздухе. Внезапно она вспомнила разъяренного Питера, который предстал перед ней вчера вечером. Какие злые были у него глаза! Что он там такое кричал, что ему известны все подлые уловки Алека-соблазнителя? Да как он смеет! Как он смеет бросать ей в лицо столь тяжкие обвинения, словно она какая-то падшая женщина? И как грубо он с ней обошелся. Правда, когда он стал ее целовать… Мона почувствовала, что краснеет. Она и предположить не могла, что всегда сдержанный муж может быть таким страстным. И в ту же минуту сама возмутилась собственным мыслям. Уж не порочна ли она в самом деле? Неужели ее удел – гоняться весь остаток своей жизни за мужчинами, которые волнуют только плоть? Получается, что для нее примитивные животные инстинкты важнее всего. Так она распутница, да? Или все ее порывы – это лишь естественное проявление нормальных человеческих желаний?

Нет, она не станет писать Питеру. И отправится в Лондон. Решено! Пора узнать жизнь такой, какая она есть на самом деле. Ведь все сказочные замки, которые она так старательно возводила на песке, рухнули. Не выдержали даже самых первых испытаний судьбы. Замки разрушены, цветы на клумбах завяли, вековые дубы, стоявшие на страже ее королевства, превратились в голый осенний лес, холодный и неуютный. Здесь ей больше негде и не у кого искать приюта, а потому – в Лондон!